Неточные совпадения
И, однако, это отнюдь не значит, чтобы вера была совершенно индифферентна к этой необоснованности своей: она одушевляется надеждой стать знанием, найти для себя достаточные основания [Так, пришествие на землю Спасителя
мира было предметом веры для ветхозаветного человечества, но вот как о нем говорит новозаветный служитель Слова: «о том, что было от
начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни (ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам), о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам» (1 поел. св. Иоанна. 1:1–3).].
Следует различать между расширением нашего опыта, открывающим нам новые
миры (безразлично, будет ли это
мир, изучаемый телескопом или же астральным ясновидением), и его прорывом, которым является соприкосновение с
началом, трансцендентным
миру, т. е. с Богом.
С одной стороны, он разделял свойственный эпохе испуг пред Кантом, закупорившим человека в
мире явлений и провозгласившим на новых
началах религиозный агностицизм или скептицизм.
Напротив, таинство всецело основано на благодати, осуществляется излиянием трансцендентного, сверхприродного
начала в
мир природный.
«Таково
начало всех
начал (творческого откровения), глубоко скрытая мудрость, венец всего возвышенного (сверхчувственного
мира Сефир), диадема диадем.
Он есть ничто и все, и есть единственная воля, в которой лежит
мир и все творение, в Нем все равновечно без
начала в одинаковом равновесии, мере и числе...
Хотя он характеризует трансцендентное абсолютное с помощью каббалистического понятия Эн-соф (мы знаем, как проблематично это понятие, которое, однако, применяется Соловьевым без всякого пояснения), т. е. в терминах отрицательного богословия, но затем, неправомерно и без всяких объяснений приравнивая его к первой ипостаси, он дедуцирует рационально его отношение к
миру, а следовательно, и их взаимное определение [См. «Философские
начала цельного знания» (Собр. соч., т. I, особенно стр.320–321, 347) и «Чтения о богочеловечестве» (т. III, 82 cл.).].
Если
мир. возникает только в процессе удаления из абсолютного, его убыли, и лишь в этой убыли и состоит его собственная природа, то, очевидно, миротворящее
начало есть прогрессивно возрастающий минус абсолютного, или погружение его во зло: отсюда получается неизбежный антикосмизм, и самого Плотина лишь эллинский дух да непоследовательность спасали от сатанинского вывода, формулированного Мефистофелем...
Исходя из своего религиозного монизма, для которого Божество есть лишь глубина бытия, а не трансцендентное
начало, открывающееся
миру, Эккегарт фактически устраняет откровение Божества в собственном смысле, заменяя его самооткровением твари («прорывом» чрез тварность); соответственно этому спиритуалистически истолковывается и евангельская история.
Это собственно и есть «внешний
мир», «третье
начало», в котором мы живем.
Духовный
мир внутри имеет вечное
начало, а внешний временное; каждое имеет свое рождение в себе; но вечноговорящее слово господствует над всем» (V, 11, § 10).
Это лишь испорченный ангельский
мир второго
начала, царства Люцифера, области «сердца Божия».
«Внешнее, в четырех вырождениях (Ausgeburten) из элементов, как сущность четырех элементов, начально, конечно и разрушимо; потому все, что там живет, должно разрушиться, ибо
начало внешнего
мира преходяще, ибо оно имеет цель, чтобы обратиться в эфир, а четыре элемента снова в один; тогда открывается Бог, и сила Божия снова зазеленеет, как парадиз в вечном элементе.
«После этой жизни нет возрождения: ибо четыре элемента с внешним
началом удалены, а в них стояла с своим деланием и творением родительница; после этого времени она не имеет ожидать ничего иного, кроме как того, что, когда по окончании этого
мира начало это пойдет в эфир, сущность, как было от века, станет снова свободной, она снова получит тело из собственной матери ее качества, ибо тогда пред ней явятся в ее матери все ее дела.
Мир сотворен Богом, есть творение, в Творце он имеет
начало бытия своего: «руце Твои сотвористе мя и создаете мя», «Твой семь аз» (Пс. 118:73, 94), говорит сознание твари устами псалмопевца.
Иначе говоря, это — Великая Матерь Земля, лик которой греки чтили под именем Деметры (γη μη τη ρ); это та Земля, которую сотворил Господь «в
начале» при создании
мира (вместе с «небом»).
Отца — сначала как потенция — он положен лишь с
началом творения, действительный же Сын он лишь после того, как он осуществил себя преодолением противоположностей, следовательно, в конце творения; как Сын он внешне (пред
миром) объявляется в еще более поздний момент» (ib., 332).
Августин, который говорит: «Хотя
мир духовный (ангелов) превыше времени, потому что, будучи сотворен прежде всего, предваряет и сотворение самого времени; несмотря, однако ж, на то, превыше его господствует вечность самого Творца, от Которого и он чрез сотворение получил свое
начало если не по времени, которого не было еще, то по условию бытия своего.
Мир в своем женственном «
начале», ώρχή, BERESHIT (берешит [Берешит (bereschith) — букв.: «в
начале» — название первой книги Торы в еврейской Библии (по первому ее стиху), книга Бытия.]), уже зарожден ранее того, как сотворен, но из этого семени Божьего, путем раскрытия в нем заложенного, создан
мир из ничего.
В этом учении Платон поразительно приближается к повествованию Ветхого и Нового Завета о том, что «в
начале (т. е. в
мире умопостигаемом, софийном) сотворил Бог небо и землю», и в
начале же «было Слово, и Слово было к Богу, Бог был Слово» [Быт.
Это
начало [Каббала, комментируя тексты: «В
начале (берешит) сотворил Бог», замечает: «берешит означает хокма (премудрость, вторая из трех высших сефир), это значит, что
мир существует чрез высшую и непроницаемую тайну хокмы», т. е. Софии (Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, l, 3 b).], приемлющее в себя Слово, а в Нем и с Ним дары триипостасного Божества, является вместе с тем основой, в которой зачинается творение, оно и является, по Платону, «вечным образцом» творения.
Собственная же природа
мира, насколько он отличается от Софии, есть именно его ύλη (в аристотелевском смысле), ничто, вызванное к бытию, но в себе не имеющее бытия, причем
начало его бытия есть София.
Но это есть недоразумение еще и в другом смысле:
мир и София вовсе не образуют двух
начал или
миров, находящихся в том или ином отношении между собою, это — один и тот же
мир.
Сотворение
мира в
Начале, т. е. в Софии, или на ее основе, приходится поэтому мыслить как обособление ее потенциальности от вечной ее же актуальности, чем и создается время с временным процессом; актуализация потенции софийности и составляет содержание этого процесса.
В этом онтологическая сущность сотворения
мира в
Начале, причем само это отделение потенциальности от актуальности, связанное с творческим оплодотворением ничто, есть непостижимая тайна Божественного всемогущества.
Как энтелехия
мира, в своем космическом лике София есть мировая душа, т. е.
начало, связующее и организующее мировую множественность, — natura naturans по отношению к natura naturata.
Она есть та универсальная инстинктивно-бессознательная или сверхсознательная душа
мира, anima mundi, которая обнаруживается в вызывающей изумление целесообразности строения организмов, бессознательных функциях, инстинктах родового
начала.
С одной стороны, оно есть ничто, небытие, но, с другой — оно же есть основа этого становящегося
мира,
начало множественности или метафизическое (а затем и трансцендентальное) место этого
мира, и в этом именно смысле Платон и определяет материю как «род пространства (το της χώρας), не принимающий разрушения, дающий место всему, что имеет рождение» (52 а) [Ср. там же. С. 493.].
Вопрос о
начале движения, соответствующем творению
мира, у Аристотеля остается, в сущности, открытым.
Акт творения
мира осуществляется созданием в
Начале неба и земли, образованием в Софии двух центров.
Начало, т. е. Божественная София, в премирном своем существовании, пребывает трансцендентна
миру с его неизбежным дуализмом неба и земли, идей и материи, но в то же время небо и земля создаются именно в
Начале, обосновываются в своем бытии в сверхбытийной Софии.
Все это сотворено творческим словом Божиим, но уже не из ничего, а из земли, как постепенное раскрытие ее софийного содержания, ее идейной насыщенности [Св. Григорий Нисский развивает мысль о том, что в творении
мира нужно различать два акта, — общее и частное творение, — «в
начале» и в течение шести дней, причем общее творение соответствует созданию в уконемеона-матери бытия, а второе — выявление всего, находившегося в состоянии меональной аморфности.
Вот почему проблема реальности внешнего
мира представляет такой тяжелый крест для идеалистической философии, ибо эта реальность недоказуема мыслительными средствами, она только ощутима чувственностью, и в этом же состоит причина нерасторжимости логического и алогического
начал, столь характерной для всего бытия.
Мир, сотворенный из ничего в
Начале, т. е. потенциальная и актуализирующаяся софийность, в первозданной своей «доброте» не имеет ничего аншмсофийного, не содержит никакого зла.
Ничто само в себе, конечно, не может стать актуальным принципом мироздания,
началом всего, — ex nihilo nihil fit, — но оно может ворваться в осуществленное уже мироздание, прослоиться в нем, как хаотизирующая сила, и в таком случае
мир получает свой теперешний характер — хаокосмоса.
Вместе с грехом в
мир вошла и смерть, как
начало враждебное бытию, его разрушающее.
Грехопадение это, которое по своему значению было космическим, произошло, конечно, не в душе
мира, как Ангеле-Хранителе твари, не в божественной Софии [Некоторая двусмысленность и неясность по этому основному вопросу свойственна учению Вл. С. Соловьева, который приписывает грехопадение то мировой душе, то Адаму.], не в «
Начале».
Учению о Небесном Человеке, Адаме Кадмоне [Адам Кадмон — «абсолютное, духовное явление человеческой сущности до
начала времен как первообраз для духовного и материального
мира, а также для человека (как эмпирической реальности)» (Мифы народов
мира.
Главное отличие человека от ангелов определяется тем, что ангелы не имеют тела, подобного человеческому, которое содержит в себе
начало плоти всего
мира.
Свой приговор Господь
начал со змея, причем первая его часть (3:14) относится к животному, осквернившему себя наитием зла, вторая же к змею духовному, дьяволу, которому все-таки не удалось изменить предназначение Божье о человеке и
мире: женственность, только что павшая в лице Евы, восстанет из своего падения в лице Той, Кто воспевается как «падшего Адама восстание и слез Евиных избавление».
Христос Своим появлением в человечестве, Своими страданиями и смертию лишь совершил посредничество как человек, но Он есть вечный посредник, посредник между Богом и людьми,
начиная от эпохи
мира (von Weltzeiten hin), стало быть, уже посредник и в язычестве.
После того как человек допустил в свое отношение к
миру начало магизма, он отдал сам себя во власть его, и это констатируется приговором Божийм.
Если же он сознательно или бессознательно, но изменяет верховной задаче искусства, — просветлять материю красотой, являя ее в свете Преображения, и
начинает искать опоры в этом
мире, тогда и искусство принимает черты хозяйства, хотя и особого, утонченного типа; оно становится художественною магией, в него все более врывается магизм, — в виде ли преднамеренных оркестровых звучностей, или красочных сочетаний, или словесных созвучий и под.
Однако для Бога в Его промышлении о
мире всемогущество не существует только как власть, в качестве «отвлеченного
начала» [Термин В. С. Соловьева, под которым он понимает ложные и бесплодные принципы современной ему западной философии.
Итак, на эмпирической поверхности происходит разложение религиозного
начала власти и торжествует секуляризация, а в мистической глубине подготовляется и назревает новое откровение власти — явление теократии, предваряющее ее окончательное торжество за порогом этого зона [Термин древнегреческой философии, означающий «жизненный век», «вечность»; в иудео-христианской традиции означает «
мир», но не в пространственном смысле (космос), а в историческом и временном аспекте («век», «эпоха»).]
Но, с другой стороны, тварная свобода вносит сюда
начало ограниченности, ошибочности, неверности, и, поскольку судьбы
мира вверяются ей, он может не удаться, как и не удался уже относительно нашего зона.