Таким образом, одна основная метафизическая и космическая катастрофа грехопадения, введя в
мир смерть, обусловила и вызвала другую космическую катастрофу, но уже благую и радостную, — воскресение мертвых, предваряемое воскресением Одного — Первенца от мертвых, и преображение всего мира через создание «новой земли и нового неба, в них же правда живет».
Неточные совпадения
В ней отводится соответствующее место творчески-катастрофическим моментам бытия, каковыми являются в жизни отдельного лица его рождение и
смерть, а в жизни
мира — его сотворение и конец, или новое творение («се творю все новое».
Должны существовать идеи не только настоящих вещей, но и прошедших, даже идеи отрицания, относительного, гибнущего,
смерти, уничтожения и под Сила этого аргумента заключается в прямом отожествлении понятий, возникающих в
мире явлений и по поводу их, с самыми идеями, но это прямолинейное отожествление отнюдь не вытекает из платоновского учения, ибо
мир идей, хотя и имманентен
миру явлений, как его основа, но вместе с тем и принципиально от него отличается Идеи в нем погружены в становление и небытие, терпят многочисленные преломления и отражения, собственно и составляющие область относительного.
Вместе с грехом в
мир вошла и
смерть, как начало враждебное бытию, его разрушающее.
И как только плотина бытия прорвана была актом грехопадения, небытие излилось в
мир и наводнило все существующее:
смерть стала всеобщим и последним врагом.
В
мир вошла
смерть, как сила небытия, незримо присутствующая во всей твари и неотвратимо совершающая свою работу.
Окончательно испорченный
мир был бы достоин уничтожения и, конечно, сам в себе нашел бы семена
смерти и разрушения.
Однако в этом единении с
миром для человека таится и опасность, которая может угрожать ему даже и
смертью, хотя «Бог и не сотворил
смерти», но «создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего» (Прем.
А вместе с тем в
мир входит
смерть, жизнь становится смертной: «возвратишься в землю, из которой взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (3:19).
Он возлюбил
мир такою любовью, которая не останавливается перед высшей и последней жертвой — пред крестной
смертью Возлюбленного Сына.
Воплотившийся Бог до конца разделил судьбу испорченного грехом
мира и человека, до крестной муки и
смерти [«На землю сшел еси, да спасеши Адама, и на земли не обрет сего, Владыко, даже до ада снизшел, еси ищай» (Утреня Великой Субботы, Похвалы, статья первая, ст. 25).], и все отдельные моменты земной жизни Спасителя представляют как бы единый и слитный акт божественной жертвы [Интересную литургическую иллюстрацию этой мысли мы имеем в том малоизвестном факте, что богослужения пред Рождеством Христовым включают в себя сознательные и преднамеренные параллели богослужению Страстной седмицы, преимущественно Великой Пятницы и Субботы, и отдельные, притом характернейшие песнопения воспроизводятся здесь лишь с необходимыми и небольшими изменениями.
Что «уподобление» понимается здесь вполне реально, свидетельствуют я дальнейшие слова того же текста о послушании даже до
смерти крестной.], но при этом восприняв его последствия, тяготеющие над человеком, мог Господь совершить спасение
мира.
Ибо хотя «князь
мира сего» посрамлен, и власть его надломлена, но он еще владеет
миром; «ветхий Адам» в недрах своего существа уже замещен «новым», но он еще живет в нас;
смерть, «последний враг», уже побеждена светом Христова Воскресения, но она по-прежнему еще косит жатву жизни; тварь все еще стенает, ожидая своего избавления, и весь
мир томится и страждет от смешения и противоборства добра и зла.
Лишенный благодеяния
смерти, греховный
мир, населенный растленным человечеством, гораздо более удовлетворял бы стремлениям сатаны, который мог бы превратить его в болото самодовольной пошлости и ад неисходных терзаний.
Иначе говоря,
смерть, в которой Федоров склонен был вообще видеть лишь род случайности и недоразумения или педагогический прием, есть акт, слишком далеко переходящий за пределы этого
мира, чтобы можно было справиться с ней одной «регуляцией природы», методами физического воскрешения тела, как бы они ни были утонченны, даже с привлечением жизненной силы человеческой спермы в целях воскрешения или обратного рождения отцов сынами (на что имеются указания в учении Федорова).
С. 20).]; и подобно
смерти, которая вошла в
мир через дьявола, также и ад первоначально порожден был дьяволом.
Неточные совпадения
Луга-то (эти самые), // Да водка, да с три короба // Посулов то и сделали, // Что
мир решил помалчивать // До
смерти старика.
— Вы возродитесь, предсказываю вам, — сказал Сергей Иванович, чувствуя себя тронутым. — Избавление своих братьев от ига есть цель, достойная и
смерти и жизни. Дай вам Бог успеха внешнего, — и внутреннего
мира, — прибавил он и протянул руку.
— Да что же, я не перестаю думать о
смерти, — сказал Левин. Правда, что умирать пора. И что всё это вздор. Я по правде тебе скажу: я мыслью своею и работой ужасно дорожу, но в сущности — ты подумай об этом: ведь весь этот
мир наш — это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, — мысли, дела! Всё это песчинки.
Доктор согласился быть моим секундантом; я дал ему несколько наставлений насчет условий поединка; он должен был настоять на том, чтобы дело обошлось как можно секретнее, потому что хотя я когда угодно готов подвергать себя
смерти, но нимало не расположен испортить навсегда свою будущность в здешнем
мире.
Но слова о ничтожестве человека пред грозной силой природы, пред законом
смерти не портили настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа религиозного настроения, умер в счастливом убеждении, что его не очень веселая философия о
мире, как «призраке мозга», является «лучшим созданием XIX века».