Неточные совпадения
Вне же этики религия, по Канту, не
имеет и не должна
иметь особого бытия: независимая от морали религиозность, непосредственное почитание Бога, связанное с
положительной религией, неизменно клеймится Кантом как «Abgötterei, Fetischmachen, Afterdienst» [Идолопоклонство, фетишизм, пережиток (нем.).] и под. (см., напр., в Die Religion innerhalb der blossen Vernunft, Reclam, 193 и passim), и лишь ограничение понимания религии рамками чистой морали предохраняет, по его мнению, теологию от превращения в «теософию или демонологию», а «религию — в теургию или идололатрию» (Kritik der Urtheilskraft, Reclam, 358) [Кант И. Соч...
С. 252).], между тем как религия
имеет дело с
положительной бесконечностью, с трансцендентным и абсолютным Богом, подающим нам вечную жизнь, упокояющим и спасающим от распаленного колеса «дурной бесконечности», этой бешеной, ненасытной «эволюции».
Относительно науки о религии уместно поставить тот же самый вопрос, что и относительно религиозной философии: нужна ли для религии наука о религии,
имеет ли она
положительный религиозный смысл или ценность?
Евномий не согласился, однако, с толкованием отрицательных имен Божиих у св. Василия В. и, не без некоторого основания, возражал: «Я не знаю, как чрез отрицание того, что не свойственно Богу, Он будет превосходить творения!.. Всякому разумному существу должно быть ясно, что одно существо не может превосходить другое тем, чего оно не
имеет» [Несмелов, 135.]. Вопрос о значении отрицательного богословия в его отношении к
положительному так и остался у св. Василия мало разъясненным.
Рассуждая же в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она не есть душа, или ум, не
имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения; не высказывается и не мыслится; не есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она не стоит и не движется, не покоится и не
имеет силы, не есть сила или свет; не живет и не есть жизнь; не сущность, не вечность и не время; не может быть доступна мышлению; не ведение, не истина; не царство и не мудрость; не единое, не единство (ένότης), не божество, не благость, не дух, как мы понимаем; не отцовство, не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего, не есть что-либо из не сущего или сущего, и сущее не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она не знает сущего как такового; и она не
имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще не есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее
положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы не полагаем и не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Ничто, — абсолютное,
положительное НЕ, таков итог, к которому приводит путь отрицательного богословия у кардинала Николая Кузанского. Но кроме этого негативно-трансцендентного аспекта, его богословие
имеет и аффирмативно-имманентный, и здесь-то, при диалектическом анализе основных понятий, при исследовании соотношения мира и твари, и обнаруживается поразительная мощь и оригинальность этого мыслителя. Отдельные стороны этого учения настоятельно требуют монографического изучения.
Отвлечение в применении к Богу от всяких
положительных определений, как связанных с тварностью, красной нитью проходит систему Эккегарта, этому соответствует и главная религиозная добродетель, им проповедуемая, — Abgeschiedenheit, отрешенность, которая выше любви, выше смирения: «Бог не
имеет имени, ибо никто не может о Нем что-либо высказать или узнать.
Но оно
имеет и другой смысл, не только отрицательный и рационалистический, но и
положительный или мистический.
Это становится ясно, если брать эти учения в их полном составе,
имея в виду у них не только отрицательное, но и
положительное богословие в их взаимном соотношении.
Субстанциальное движение, которым ограничен рационализм, исходит из отрицательного prius, т. е. из не-сущего, которое
имеет двигаться к бытию; но историческая философия исходит из
положительного prius, которое не
имеет нужды только двигаться к бытию, стало быть, с совершенной свободой, не будучи вынуждаемо к тому самим собой, лишь полагает бытие»… и т. д.
В
положительной основе своего бытия мир поглощается Богом, гаснет в лучах Его всемогущества: мир не
имеет ему самому принадлежащего бытия, ибо иначе он был бы богом или противобогом, ему принадлежит лишь восприемлющее и рождающее к обособлению ничто; но благодаря этой отрицательной основе своего существа мир и получает внебожественное, самостоятельное бытие.
Мир
имеет высшую основу в царстве идей, или Софии, в которой согласно существует единое и многое, индивидуальное и общее, одно и все в
положительном всеединстве.
Но неопределенное определяется и некоторым
положительным суждением, и как для глаза темное есть материя всякой невидимой краски, так и душа устраняет все, что подобно свету в чувственно воспринимаемых вещах, и, не
имея уже определения, подобна зрению, сохраняющемуся до известной степени и в темноте.
Поэтому здесь места нет и отрицательной индивидуальности, зато
имеют силу все principia individuationis в
положительном смысле, как самобытные начала бытия, лучи в спектре софийной плеромы.
Святая телесность, тело Церкви, духовно и духоносно, а потому и сущность ее никоим образом не может определяться только как не-дух, но должна
иметь и
положительное определение.
И если мы не можем отрицать
положительного религиозного содержания в язычестве, то еще меньше мы
имеем к тому основания относительно великих мировых религий, по-своему взыскующих Бога и духовно согревающих свою паству.
Поэтому и все его достижения,
имея положительную основу в творческих силах бытия, несут на себе неизгладимую печать этой власти.
Но христианство
имеет и свои
положительные мотивы для социального прогресса, отчасти совпадающие и с гуманистическими, ему присуща динамика, движение, оно ставит свои властные требования общественной совести.