Неточные совпадения
Лишь в царстве будущего века, когда «
Бог будет всяческая во всех» [«Да будет
Бог все во всем» (1 Кор. 15:28).], станет более имманентен миру, нежели в этом веке, а потому и самая
возможность религии, в значении ее как ущербленного богосознания, упразднится, лишь тогда человеческой свободе уже не дано будет знать или не знать
Бога, верить или не верить в Него.
«Делание заповедей» становится путем к
Богу, а вместе и
возможностью религиозного преткновения для человека, ибо, по слову ап. Павла, от закона или заповеди рождается грех, а вне закона греха не существует [«Неужели от закона грех?
В царственной свободе, предоставленной человеку, полноте его богосыновства ему предоставлено самое бытие
Бога делать проблемой, философски искать Его, а следовательно, предоставлена и полная
возможность не находить и даже отвергать Его, т. е. вместе с философским благочестием заложена
возможность и философского нечестия.
Отсюда начинается
возможность определений
Бога как имманентно-трансцендентного, выступившего из своей трансцендентности и абсолютности своей в имманентность и некий дуализм.
Здесь начинается
возможность богопознания и богообщения; открывается область «положительного богословия» (θεολογία καταφατική); появляется необходимость догмата и мифа; наконец, возникает, как религиозно-философская проблема, критическое установление понятия о
Боге.
В учении Оригена идеям отрицательного богословия принадлежит свое определенное место, причем нельзя не видеть близости его в этом отношении к Плотину. В книге первой сочинения «О началах», содержащей общее учение о
Боге, резко утверждается Его трансцендентность и непостижимость. «Опровергши, по
возможности, всякую мысль о телесности
Бога, мы утверждаем, сообразно с истиной, что
Бог непостижим (mcompehensibilis) и неоценим (inaestimabilis).
Даже и в том случае, если бы мы получили
возможность знать или понимать что-либо о
Боге, мы все равно, по необходимости, должны верить, что Он несравненно лучше того, что мы узнали о Нем.
Этот
Бог, в свободе Которого содержится
возможность в себе сущее Своего существа положить как противоположность, как отдельно от себя сущее и вне себя сущее, этот
Бог есть полный
Бог,
Бог во всем всеединстве, не только в себе сущий, ибо этот был бы не свободен для себя.
Ε. Η. Трубецкого (в его «Мировоззрении В. С. Соловьева»), для которого противопоставление свободы и природы в
Боге играет тоже существенную роль, в связи с допущением неосуществленных
возможностей в свободе
Бога.
311.]. «Во власти
Бога стояло эту
возможность вне-себя-бытия, которое являлось ему лишь как таковая (an sich selbst), эту возможную инакость (Andernheit) постоянно удерживать у себя как только
возможность.
Но тому, в чьей власти была эта
возможность, свойственно было эту
возможность, которая собственно есть тайна его божества (!!), выявить свободно, не затем, чтобы тем самым получило бытие внебожественное, отрицающее
Бога, но чтобы оно, как действительно проявленное, было яснее и очевиднее, и потому последовательно преодолевалось бы и превращалось в богополагающее, богосознательное» {ib., 304).
«Я прошу вас, — резюмирует Шеллинг, — считать установленным следующее: 1) Существо того, что Н. 3. называет Сыном, есть вечно в
Боге и как поглощенное в actus purissimus божественной жизни, само с
Богом, θεός. 2) С того момента (von da), как Отец усматривает в образах своего бытия
возможность другого бытия, или того момента, как ему эти образы являются как потенции, т. е., стало быть, от вечности, с того момента как он есть Отец, вторая потенция представляется ему как будущий Сын, он, стало быть, уже имеет в ней будущего Сына, которого он в ней наперед познает, в котором он собственно принимает план (Vorsatz) мира.
Поскольку мир бытийными корнями своими погружен в
Бога, он чужд свободы и связанных с нею разных
возможностей, случайности и неверности; но поскольку он тварен и погружен в ничто, он стоит под двусмысленным знаком категории
возможности, выбора, многообразия.
Бог создал мир наверняка, с безошибочной верностью, а не гадательною только
возможностью успеха или неуспеха, иначе бессильным и несовершенным оказался бы его Создатель, потому что в таком случае открылось бы нечто новое и неожиданное для Него самого, чего Он не мог предвидеть.
Хотя многие пророчества одной стороной действительно имеют такое предостерегающее значение (как в примере с пророчеством Ионы о гибели Ниневии, отмененной
Богом в виду раскаяния ее жителей) [Эпизод, рассказанный в 3‑й главе Книги пророка Ионы.], сводить к этому самое их существо означало бы обессиливать христианскую эсхатологию и принципиально отвергать
возможность апокалипсиса.
Змей прельщал прародителей
возможностью стать как
боги, т. е. завлекал их на путь притязательной, себялюбивой множественности, возбуждал желание каждому стать
богом, будучи тварью, иметь все для себя, как бы от себя.
Этим он доказывает не что иное, как то, что достоинство образа человек получил в первом творении, совершенство же подобия получается в конце, т. е. человек сам должен приобрести его себе своими собственными прилежными трудами в подражание
Богу, так как
возможность совершенства дана ему в начале чрез достоинство образа, совершенное же подобие он должен получить в конце сам, чрез исполнение дел.
Такой человек, который имел
возможность родиться для вечности прекрасным и совершенным и теперь уже ясно сознал эту
возможность, сам сделал себя уродом, оскорбляющим
Бога этим уродством.
При этом заранее исключается
возможность того, что душа, прошедшая чрез врата смерти, вообще не может возвратиться в отжившее и разрушенное смертью тело и его собою оживить, ибо и она потеряла способность оживлять тело, а не одно только тело утратило силу жизни; что поэтому воскрешение отцов сынами вообще невозможно, раз душа сама должна воскресить свое тело или получить от
Бога для того силу, и никто другой не может ее в том заменить.
Он хочет, чтобы, осуществляя волю Божию в творении, человек по
возможности обошелся без
Бога и помимо
Бога, с разрывом богочеловеческого единства, нераздельного и неслиянного.
В самой природе — хотя не
Бога, а человека и вообще твари — заложена
возможность не только блаженства, но и муки, причем индивидуальная неповторяемость человеческой личности простирается и на это: всякий лик бытия имеет не только свою светлую сторону, но и свою особую изнанку или тень.
В одной из последних своих работ, «Софиология смерти», Булгаков писал: «Если смерти
Бог не сотворил, то это значит, что в человеке по сотворении заложена по крайней мере
возможность бессмертия и отсутствует необходимость смерти.
Неточные совпадения
Слава
Богу, поутру явилась
возможность ехать, и я оставил Тамань. Что сталось с старухой и с бедным слепым — не знаю. Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..
Наконец почувствовал он себя лучше и обрадовался
бог знает как, когда увидел
возможность выйти на свежий воздух.
— Да шашку-то, — сказал Чичиков и в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась, это один только
Бог знал. — Нет, — сказал Чичиков, вставши из-за стола, — с тобой нет никакой
возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг.
Вспомнишь, бывало, о Карле Иваныче и его горькой участи — единственном человеке, которого я знал несчастливым, — и так жалко станет, так полюбишь его, что слезы потекут из глаз, и думаешь: «Дай
бог ему счастия, дай мне
возможность помочь ему, облегчить его горе; я всем готов для него пожертвовать».
В тайге Уссурийского края надо всегда рассчитывать на
возможность встречи с дикими зверями. Но самое неприятное — это встреча с человеком. Зверь спасается от человека бегством, если же он и бросается, то только тогда, когда его преследуют. В таких случаях и охотник и зверь — каждый знает, что надо делать. Другое дело человек. В тайге один
бог свидетель, и потому обычай выработал особую сноровку. Человек, завидевший другого человека, прежде всего должен спрятаться и приготовить винтовку.