Неточные совпадения
Вне же этики религия, по Канту, не имеет и не должна иметь особого
бытия: независимая от морали религиозность, непосредственное почитание
Бога, связанное с положительной религией, неизменно клеймится Кантом как «Abgötterei, Fetischmachen, Afterdienst» [Идолопоклонство, фетишизм, пережиток (нем.).] и под. (см., напр., в Die Religion innerhalb der blossen Vernunft, Reclam, 193 и passim), и лишь ограничение понимания религии рамками чистой морали предохраняет, по его мнению, теологию от превращения в «теософию или демонологию», а «религию — в теургию или идололатрию» (Kritik der Urtheilskraft, Reclam, 358) [Кант И. Соч...
И в этом свете по-иному является этот мир, получается совершенно другой вкус, новое ощущение
бытия — чувствование мира как удаленного от
Бога, но вместе с тем от Него зависящего.
В душе человеческой появляется сознание неабсолютности и внебожественности, а следовательно, относительности и греховности своего
бытия, но одновременно зарождается и стремление освободиться от «мира», преодолеть его в
Боге; другими словами, вместе с религиозным самосознанием в человеке родится и чувство зла, вины, греха, отторженности от
Бога, а равно и потребность спасения и искупления.
Очевидно, на поле кантовского опыта мы не встретим
Бога, ибо «для науки
Бог есть совершенно ненужная гипотеза» (Лаплас), а так наз. доказательства
бытия Божия сводятся лишь к более или менее удачному постулированию
Бога или же к раскрытию с разных сторон философского понятия о
Боге.
Трансцендентное в самом общем смысле, т. е. превышающее всякую меру человеческого опыта, сознания и
бытия, вообще «этого мира», дано в первичном религиозном переживании, поскольку в нем содержится чувство
Бога, — это есть основная музыка религии.
Бесспорно, вся сущность религии состоит в том, чтобы ощущать все, определяющее наше чувство в его высшем единстве, «как нечто единое и тождественное, а все единичное и особое как обусловленное им, т. е. (!!) чтобы ощущать наше
бытие и жизнь в
Боге и через
Бога» (50–51).
Т. 1. С. 305.]. «Поэтому, если существование
Бога доказывается в нашем чувстве, то и оно является столь же случайным, как и все другое, чему может быть приписано
бытие.
«Доказательства»
бытия Божия, каковы бы они ни были, все от философии и лишь по недоразумению попадают в догматическое богословие, для которого
Бог дан и находится выше или вне доказательств; в философии же, для которой
Бог задан как вывод или порождение системы, идея о Нем приводится в связь со всеми идеями учения, существует лишь этой связью.
Мышление в его самодостоверности есть предмет веры для философии, мышление для нее достовернее
Бога и достовернее мира, ибо и
Бог, и
бытие взвешиваются, удостоверяются и поверяются мышлением.
И
Бог у Аристотеля есть только философская идея, постулат Божества, «доказательство
бытия Божия», вне всякого личного к Нему отношения.
Философия не есть мудрость мира, но познание не-мирового (Nichtweltlichen), не познание внешней меры, эмпирического
бытия и жизни, но знание того, что вечно, что есть
Бог и что проистекает из его натуры…
Бог есть всеобщее, может обосновать лишь логическое, идеальное, но не реальное
бытие Божие».] [Ср. там же.
Так как мысль, мыслимость, мышление составляют, в глазах Гегеля, единственно подлинное
бытие вся же алогическая сторона
бытия, весь его остаток сверх мышления, представляет собой ряд недоразумений, субъективизм или, как теперь сказали бы, психологизм, то
бытие для Гегеля подменяется и исчерпывается понятием
бытия, а
Бог мыслью о
Боге.
Гегель забывает, что
бытие логики обозначает только чистое понятие
бытия, а не самое это
бытие, что утверждение: «
Бог есть всеобщее, может обосновать лишь логическое, а не реальное понятие
Бога» (Anm. 39. S. 419).].
Потому те из представителей «отрицательного богословия», которые, отрицая в применении к Божеству всякое кто или что, тем не менее оставляют в качестве единственного его атрибута
бытие, взятое в его противоположности к небытию, неправомерно вводят в трансцендентную идею Божества определение, заимствованное из области имманентного [Так, напр., Филон Александрийский, утверждая бескачественность
Бога, в то же время приписывает ему, в качестве единственного определения,
бытие: о ων (Vita Mos. 1 (14) 75. IV, 115).
Для того чтобы мог быть
Бог, должен существовать мир, он также обусловливает собой
бытие Божие.
Ibid., 148: «о ή ποιότητα οΐόμενος εχειν τον θεόν ή μη ένα είναι, ή μη άγέννητον καί άφθαρτον ή μη ατρεπτον, εαυτόν αδικεί, ου θεόν… δει γαρ ήγεΐσθαι και αποιον αυτόν εϊναι και άφθαρτον καί ατρεπτον» (кто мыслит, что
Бог или имеет качества, или не является единым, или нерожденным, или бессмертным, или неизменным, себя обижает, а не
Бога… ибо надо думать, что Он и бескачественен, и бессмертен, и неизменен).], чистым и не имеющим никакого определенного признака
бытием (ψιλήν άνευ χαρακτήρας ϋπαρξι ν) [Quod. D. s. Unmut.
«Как ψιλή άνευ χαρακτήρας δπαρξις,
Бог не может быть мыслим ни безусловным благом и любовью, ни абсолютной красотою, ни совершеннейшим разумом; по своему существу
Бог выше всех этих атрибутов личного
бытия, — лучше, чем само благо и любовь, совершеннее, чем сама добродетель, прекраснее, чем сама красота; его нельзя назвать и разумом в собственном смысле, ибо он выше всякой разумной природы (οίμείνων ή λογική φύσις); он не есть даже и монада в строгом смысле, но чище, чем сама монада, и проще, чем сама простота [Legat, ad Cajum Fr. 992, с: «το πρώτον αγαθόν (ό θεός) καί καλόν και εύδαίμονα και μακάριον, ει δη τάληθές ειπείν, το κρεϊττον μεν αγαθού, κάλλιον δε καλού και μακαρίου μεν μακαριώτερον. ευδαιμονίας δε αυτής εΰδαιονέστερον» (Высшее благо —
Бог — и прекрасно, и счастливо, и блаженно, если же сказать правду, то оно лучше блага, прекраснее красоты и блаженнее блаженства, счастливее самого счастья). De m. op. Pf. l, 6: «κρείττων (ό θεός) ή αυτό τάγαθόν και αυτό το καλόν, κρείττων τε και ή αρετή, και κρεϊττον ή επιστήμη».
«
Бог недоступен нашему познанию, разве только по
бытию (κατά του είναι); ибо одно только существование (ΰπαρξις), вот то, что мы знаем* о нем, кроме же существования — ничего» [Quod. D. s. immut.
Fr. 916, B, — 917, A. Cp. Quod. pot. ins. sol. Pf. II, 202: ««την άκατάληπτον θεού φύσιν, δτι μη προς το είναι μόνον καταλαβεΐν ου δύναται» (непостижимую природу
Бога нельзя постигнуть, кроме лишь Его
бытия).] (см. Муретов, цит. соч., 113–115).
Эта филоновская идея, получившая большое распространение и в христианском богословии, является в известном смысле чистейшим недоразумением: если отрицательное богословие ничего не может утверждать о
Боге, то, ясным образом, не может утверждать и Его
бытия.
«
Бог имеет в преизбытке пребытие и сверхбытие, превосходя всякое
бытие» (και γαρ το προεΐναι καί ύπερεϊναι προέχων καϊ υπερέχων το είναι παν) (de d. п., V, 5, col. 820), из «αϋτουπεραγαθότης» [Преблагословенного (греч.)] изливается все
бытие как таковое (V, 6).
Такие определения, как, напр., бестелесность, «не показывают существа Его, подобно тому как не показывают и (выражения): нерожденное и безначальное, и неизменяемое и нетленное, и то, что говорится о
Боге или о
бытии Божием, ибо это обозначает не то, что Он есть, но то, что Он не есть.
Потому и
Бог не из сущности, но из провидения Своего познается в Своем
бытии.
Троицы, как сущего в Себе
Бога, и между божественными энергиями, но, в свою очередь, не менее глубокая граница существует между этими несозданными (ακτιστος) энергиями и тварным, созданным
бытием, к которому приравнивали их валаамиты.
Как наименее кривая линия совпадает с наиболее прямой, так в
Боге совпадают самое великое и самое малое (de docta ignorantia I, 4),
бытие и небытие (ibid., с. 6, de Possest), реальное и идеальное, прошлое, настоящее и будущее в абсолютном ныне.
Значит ли это, что мир есть
Бог, или
бытие мировое есть модус
бытия божественного?
Мир ни в каком смысле не есть
Бог, ибо есть тварно-относительное
бытие: между ним и
Богом лежит творческое fiat [Да будет (лат.).
Нет, мир существует в
Боге и только
Богом, нет и не может быть ничего, лежащего вне
Бога и своим
бытием Его ограничивающего.
Мир совершенно прозрачен для
Бога, он насквозь пронизан божественными энергиями, которые и образуют основу его
бытия.
Если мы говорим, что мир есть творение Божие, мы установляем тем самым, что он не есть causa sui [Причина самого себя (лат.).] (как определяет субстанцию Спиноза), он имеет причину и источник
бытия не в себе самом, но вне себя, в
Боге.
Мир как творение получает в своей относительности реальность и самобытность, противостоит
Богу не как призрак, иллюзия или майя, как бы лишь закрывающая Абсолютное от самого себя; он получает свою realitas как дар от Ens realissimum [Реальность,
бытие; вещь реальнейшая,
Бог (лат.).].
Родится не только мир, но и
бог, ибо и
бог здесь родится в Ничто и из Ничто, его
бытие тоже есть лишь особый вид
бытия, соотносительный
бытию мира, событие миру.
Такую относительную трансцендентность разных ступеней
бытия при самотворении
бога и мира в Ничто неизбежно приходится допустить и крайнему имманентисту или эволюционному монисту.
Если мир не сотворен, но диалектически возникает в абсолютном и ему единосущен, то он, следовательно, вечен и субстанциален в своей основе; с другой же стороны, и
бог здесь не абсолютен и самоосновен в своем
бытии, но рождается или происходит в абсолютном Ничто-все.
Поэтому одновременно с мировым
бытием возникает и «страдающий
бог» [Таким «страдающим
богом» в Древней Греции был Дионис, которому посвятил специальное исследование В. И. Иванов («Эллинская религия страдающего
бога»
Новый путь. 1904.
Мир сотворен
Богом, есть творение, в Творце он имеет начало
бытия своего: «руце Твои сотвористе мя и создаете мя», «Твой семь аз» (Пс. 118:73, 94), говорит сознание твари устами псалмопевца.
Бог же волен ввести себя в трагический процесс мировой истории, в себе и для себя оставаясь от него свободным, поэтому в самом Абсолютном нет места трагедии, которая коренится в противоборстве раздробленных сил относительного
бытия.
Творением
Бог полагает
бытие, но в небытии, иначе говоря, тем же самым актом, которым полагает
бытие, Он сополагает и небытие, как его границу, среду или тень.
Поэтому, хотя и прав остается Парменид, что в Абсолютном, как пребывающем выше
бытия, не существует и небытия, но
Бог, полагая относительное, т. е.
бытие, косвенно дает
бытие и небытию.
Бог есть виновник-не только
бытия, но и небытия, эта головокружительная по смелости и глубокомыслию формула принадлежит не кому иному, как таинственному автору «Ареопагитик» и комментатору его св. Максиму Исповеднику, — столпам православного богословствования [В творении «О божественных именах» св. Дионисий Ареопагит говорит, что, «если позволительно сказать, само не-сущее стремится к благу, стоящему выше всего существующего, старается и само как-нибудь быть в благе» (και αυτό το μη öv έφίεται και φιλονικεϊ πως εν τοίγαθώ και αυτό είναι) (De d. п., IV, 3 Migne, III, 64714).
Комментируя эти суждения, св. Максим Исповедник прямо говорит: «
Бог сам есть виновник и ничто, ибо все, как последствие, вытекает из Него, согласно причинам как
бытия, так и небытия, ибо само ничто есть ограничение, ибо оно имеет
бытие благодаря тому, что оно есть ничто из существующего» («αυτός οϋν και μηδενός αίτιος πάντων αύτοδ υστερούν όντων, κατά της του είναι αΐτίαν καί γαρ αυτό το μηδέν στέρησίς εστίν έχει γαρ το είναι δια το μηδέν είναι των δντων» (S. Maximi scholia in lib. de div. nom., Migne, IV, 260–261).
Но Гегель распространяет
бытие, а следовательно, и небытие на
Бога и, по-видимому, вспоминая Беме, говорит: «Es wäre nicht schwer, diese Einheit von Seyn und Nichts in jedem Beispiele, in jedem Wirklichen oder Gedanken aufzuzeigen.
В том же грехе — распространения категории
бытия на
Бога — следует признать повинным и Я. Беме, у которого не следует, конечно, ожидать при ном философской отчетливости.
Абсолютное выше
бытия, оно создает
бытие, и это создание есть творение из ничего, положение
бытия в небытии [Вопрос этот составлял предмет спора между итальянскими мыслителями Розмини и Джоберти, причем первый определяет
Бога именно как абсолютное
бытие, второй же различает сущее и существующее, причем, по формуле Джоберти, сущее творит существующее (ср. В. Эрн.
Самостоятельность мира от
Бога, его внебожественность или относительность, установляется именно через ничто как его основу, чрез связанность
бытия небытием.
Вся полнота
бытия принадлежит
Богу, есть Его благость.
Иначе говоря, мировое
бытие есть
бытие божественное, или, по смелому выражению Николая Кузанского, omnis creatura sit quasi infinitas aut Deus creatus [Всякое творение есть как бы конечная бесконечность или сотворенный
Бог (там же.
Рядом со сверхбытийно сущим Абсолютным появляется
бытие, в котором Абсолютное обнаруживает себя как Творец, открывается в нем, осуществляется в нем, само приобщается к
бытию, и в этом смысле мир есть становящийся
Бог.
Бог есть только в мире и для мира, в безусловном смысле нельзя говорить об Его
бытии.