Неточные совпадения
Мне казалось, — кажется и теперь, через много лет спустя, — что
Бог и не
хотел от меня легкого примирения, ибо я должен был принять орудие в сердце.
Не надо притом смешивать с молитвой ее теософических суррогатов: «концентрации, медитации, интуиции», которые все-таки имеют дело не с
Богом, но с миром, погружают человека не в Трансцендентное, но в имманентное, божественным
хотят подменить
Бога, — обман или самообман.
Вера в
Бога рождается из присущего человеку чувства
Бога, знания
Бога, и, подобно тому как электрическую машину нельзя зарядить одной лекцией об электричестве, но необходим
хотя бы самый слабый заряд, так и вера рождается не от формул катехизиса, но от встречи с
Богом в религиозном опыте, на жизненном пути.
Вера станет очевидностью, подобной необходимости природной, на долю свободы останется лишь
хотеть Бога или не
хотеть, любить Его или враждовать к Нему.
«Залоги» и гарантии ей не нужны, они противоречили бы ее существу, ибо она
хочет Бога, любит только
Бога, отвергается мира, т. е. всего данного, ради неданного, трансцендентного.
Это не метод познания с его верной, рассчитанной поступью, это безумие для мира сего, и его
хочет Бог.
Но кто не видит
Бога, тот не знает, что
Бог видит его, так как сам не видит Его,
хотя хорошо видит все прочее.
Итак, которые удостоились увидеть зараз всеми вместе чувствами, как одним из многих чувств, сие всеблагое, которое и единое есть и многое, поелику есть всеблагое, те, говорю, поелику познали и каждодневно познают разными чувствами единого чувства разные вместе блага, как единое, не сознают во всем сказанном никакого различия, но созерцание называют ведением, и ведение созерцанием, слух зрением, и зрение слухом» (Слова преп. Симеона Нового Богослова. I, 475).],
хотя бы и оккультного, «мудрости века сего» [«Ибо мудрость мира сего есть безумие пред
Богом» (1 Кор. 3:19).].
Добро есть то, что
хочет от нас
Бог, что мы сознаем как Его веление.
Хотя Фихте предпослал статье Форберга собственную статью, в которой возражал против высказанных Форбергом сомнений в бытии
бога, власти расценили обе статьи как атеистические.
гии:
хотя религия стремится иметь
Бога как «всяческая во всех», слить трансцендентное и имманентное воедино и тем преодолеть их взаимную полярность, но она и возникает именно из этой напряженности и существует только ею и вместе с нею, и в этом смысле религия есть некоторое переходное состояние — она сама стремится себя преодолеть, сама ощущает себя «ветхим заветом».
Христианину надлежит верить, что в языческом мире
хотя и живо ощущалась потребность в таинстве, ибо она не устранима из религии по самому ее существу, и
хотя она утолялась по-своему [Об этом см. ниже в отделе III.], но не было таинств истинных, «питающих в жизнь вечную», которые могли явиться лишь в христианстве, после воплощения Бога-Слова, давшего Свою Плоть и Кровь в живот вечный.
Всякое переживание
Бога необходимо порождает и соответственную мысль о
Боге,
хотя никогда оно не бывает только мыслью.
И эта мыслимость всего сущего, нисколько не противоречащая его недомыслимости, есть имманентная норма жизни духа, и ее не могут нарушить даже и те, кто на словах ее отвергают, ибо и агностицизм всегда есть уже некоторый догматизм, некоторое положительное догматическое учение о
Боге,
хотя бы и минимального содержания.
И логическое место Божества в системе определяется общим характером данного философского учения: сравните с этой точки зрения
хотя бы систему Аристотеля с его учением о божественной первопричине — перводвигателе, с не менее религиозной по общему своему устремлению системой Спинозы, или сравните Канта, Шеллинга, Фихте, Гегеля в их учениях о
Боге.
Истинная философия есть все-таки «пища
богов», и всякий утилитаризм,
хотя бы и самый возвышенный, противоречит ее свободе и достоинству.
Ибо
Бог «от одной крови произвел весь род человеческий… дабы они искали
Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли;
хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем, и движемся, и существуем» (Деян.
Мир идей у Платона образует самостоятельную софийную фотосферу, одновременно и закрывающую и открывающую то, что за и над этой сферой — само Божество; идеи у Платона остаются в неустроенной и неорганизованной множественности, так что и относительно верховной идеи блага, идеи идей, не устранена двусмысленность, есть ли она Идея в собственном и единственном смысле или же одна из многих идей,
хотя бы и наивысшая (особое место в этом вопросе занимает, конечно, только «Тимей» с его учением о Демиурге [«Демиург» по-греч. означает «мастер», «ремесленник», «строитель»; у Платона — «Творец», «
Бог».
Притом и самое сотворение наше есть верх благости» [Иб., 21.]. «Поелику всякая разумная природа
хотя стремится к
Богу и к первой причине, однако же не может постигнуть ее, по изъясненному мною; то, истаивая желанием, находясь как бы в предсмертных муках и не терпя сих мучений, пускается она в новое плавание, чтобы или обратить взор на видимое и из этого сделать что-нибудь
богом, или из красоты и благоустройства видимого познать
Бога, употребить зрение руководителем к незримому, но в великолепии видимого не потерять из виду
Бога.
Хотя Бог есть и называется природой всего сущего, ибо все Ему причастно и существует в силу этой причастности, но не причастности (μεθέξει) к Его природе, а к Его энергиям.
Как говорится в первом случае, можно таким образом называть
Бога, не говоря, что это собственно совершается, напротив, во втором случае говорится, что это не соответствует действительности,
хотя и можно так называть
Бога» [De div. nat., l I, c. 14, col. 459.
Если мы говорим, что
Бог не знает, что Он есть, не
хотим ли мы намекнуть на то, что Он не понимает себя ни в чем из всего, что есть?
Если
хочешь быть без греха и совершенен, не болтай о
Боге!
Если ты не
хочешь опуститься до скота, ничего не познавай о непознаваемом во веки
Боге.
Поэтому если человек
хочет уподобиться
Богу, он должен стать отрешенным» [Idid., «Von der Abgeschiedenheit», I, II fg., рус. пер.55 и cл.].
§ 27. Если ты
хочешь знать, где обитает
Бог, устрани тварь и природу, тогда
Бог есть все… Если же ты скажешь: я не могу устранить от себя тварь и природу, ибо, если бы это произошло, я обратился бы в ничто, поэтому я должен представлять себе Божество обратно, то слушай:
Бог сказал Моисею: ты не должен делать подобия Божия…»
Бог не есть причина мира,
хотя Он есть его основа, в этом смысле мир беспричинен; однако это и не значит, что он абсолютен и безосновен как causa sui.
Нельзя проникнуть в
Бога или даже за
Бога лишь путем углубления в свое собственное мировое естество (
хотя оно и представляет собой «образ и подобие», некую природную икону Божества), без реальной встречи с премирным Божеством, без Его откровения о Себе.
Бог есть также лишь положение или модус абсолютного Ничто, так сказать, абсолютное, обращенное к миру, космическая его ипостась, причем другим таковым же модусом является мир, и эта одинаковая модальность
бога и мира, и их в этом смысле единосущность придает им в равной степени,
хотя и в разном смысле, характер преходящести, относительности: «и
бог проходит», по классической формуле Эккегарта.
Так как происхождение мира есть процесс, имманентный Божеству, то, очевидно, грехопадение вносит драму и в само Божество, и следует заключить, что мировой процесс есть мистерия иррационально страдающего и искупающего себя же
бога (
хотя сам Эриугена такого заключения еще не делает).
Бог для него, очевидно, есть непосредственная субстанция мира; свободного отношения
Бога к миру, свободного творения он
хотя и
хочет, но не может получить.
Хотя он зовет себя теософом, следовательно, притязает на науку божественного, содержание, к которому приводит теософизм, есть лишь субстанциальное движение, и он изображает
Бога лишь в субстанциальном движении.
Поэтому у Беме, строго говоря, отсутствует идея творения и тварности, и
хотя у него и постоянно встречается выражение «тварь и тварность» (Creatur und Creatürlichkeit), но это понятие вовсе не имеет принципиального метафизического и онтологического смысла, а означает только определенную ступень в раскрытии природы
Бога (как есть это понятие и в системе Плотина, отрицающей тем не менее идею творения).
Он называет «бредом о творении» (creatürlicher Wahn) мысль, «будто
Бог есть нечто чуждое, и пред временем создания тварей и этого мира держал в себе в троице своей мудростью совет, что Он
хочет сделать и к чему принадлежит всякое существо, и таким образом сам почерпнул из себя повеление (Fürsatz), куда надо определить какую вещь [IV, 405.].
«Если бы держал Он когда-либо в себе совет, каким образом открыться, то Его откровение не было бы от вечности, вне чувства и места, стало быть, и тот совет должен был бы иметь начало и стать причиной в Божестве, ради которой
Бог совещался в Троице Своей, должны бы быть, следовательно, в
Боге мысли, которые явились Ему как бы в виде образов, когда Он
хотел идти навстречу вещам.
Потому должны мы, насколько мы
хотим говорить единственно и исключительно о неизменяемом существе
Бога, чего Он
хочет, и чего не
хочет или всегда
хочет, не говорить об Его решении, ибо в Нем нет решений...
Он
хочет и делает в себе самом только одну вещь, именно Он рождает себя в Отце, Сыне и Духе Св., в мудрости своего откровения; кроме этого единый, безосновный
Бог не
хочет в себе ничего и не имеет в себе самом совета о многом.
Далее, это учение уничтожает совершенства
Бога, ибо, если
Бог творит ради какой-либо цели, то он необходимо стремится к тому, чего у него нет… следовательно,
Бог был лишен того, для чего он
хотел приготовить средства и желал этого» (Спиноза.
Мысль, что
Бог во всем,
хотя и не все это знает, есть одна из излюбленных мыслей у Беме.
Однако
Бог сотворил его царем света, но так как он не повиновался, и
захотел быть выше всецелого
бога, то
бог низверг его с его престола и сотворил посреди нашего времени иного царя из того же самого Божества, из которого был сотворен и господин Люцифер (разумей это правильно: из того салнитера, который был вне тела царя Люцифера) и посадил его на царский престол Люцифера, и дал ему силу и власть, какая была у Люцифера до его падения, и этот царь зовется И. Христом» (Аврора, 199, § 35-6...
В своем ничто он
захотел видеть божественное все, и принужден замкнуться в царстве Гадеса [Гадес (или Аид) — в греч. мифологии владыка царства мертвых, а также само царство.], населенном призраками и тенями, как в чертогах светлого
бога.
К сожалению, он не вполне остается ей верен в «Философии откровения», где развивается мысль о творении
Богом мира из себя,
хотя и в прикровенном и осложненном виде (II, III, 284 и сл.).].
Поэтому,
хотя и прав остается Парменид, что в Абсолютном, как пребывающем выше бытия, не существует и небытия, но
Бог, полагая относительное, т. е. бытие, косвенно дает бытие и небытию.
И то и другое направление порождается стремлением рационализировать сверхрациональное: и монизм, и дуализм одинаково суть порождения рационализма (
хотя бы даже и мистического), при котором
Бог мыслится по схемам и категориям вещного бытия.
Однако этот диалектически-мистический фокус, снимая антиномию, уничтожает вместе с тем ту самую проблему, которую
хочет решать, ибо для диалектического монизма не существует ни
Бога, ни мира, ни Абсолютного, ни относительного в их противопоставлении.
Бог как творец есть
хотя и множественность, но не лиц (Gott als Schöpfer ist zwar Mehrere, aber nicht mehrere Personen)…
Хотя Богу Шеллингом и приписывается полная свобода в миротворении, однако выходит, что, воздержавшись от последнего, само Божество остается в actus purissimus, близком в потенциальности, и не рождается не только для мира, но и для самого себя.
Однако, будучи питаемо им, оно имеет подлинное бытие,
хотя и не безосновное, ибо основа его в вечности, но все же реальное и самобытное, ибо здесь действует творческая сила
Бога, в ничто воздвигающая мир; в миротворении, в теофании, происходит и теогония.
Хотя многие пророчества одной стороной действительно имеют такое предостерегающее значение (как в примере с пророчеством Ионы о гибели Ниневии, отмененной
Богом в виду раскаяния ее жителей) [Эпизод, рассказанный в 3‑й главе Книги пророка Ионы.], сводить к этому самое их существо означало бы обессиливать христианскую эсхатологию и принципиально отвергать возможность апокалипсиса.
Хотя с точки зрения твари различается
Бог в себе и
Бог в творении, однако это различение установляется не Божеским естеством, но тварной ограниченностью:
Бог самотожествен и в премирности Своей как абсолютное Трансцендентное, и в творческой энергии Своей как Творец и Вседержитель.