Неточные совпадения
В этом смысле понятие безбожной религии содержит contradictio in adjecto [«Противоречие в определении» (лат.) — логическая ошибка; напр.: «круглый квадрат».], внутренне противоречиво, ибо существо религии именно и состоит в опытном опознании того, что
Бог есть, т. е. что над миром имманентным, данным, эмпирическим
существует мир иной, трансцендентный, божественный, который становится в религии доступным и ощутимым: «религия в пределах только разума» [Название трактата И.
Однако я слышу обычное в таких случаях возражение: возможна и
существует атеистическая религия [Термин Э. Геккеля, употребленный им в его популярной книге «Мировые загадки».], утверждающая своей основой не
Бога, но небытие, ничто, и религия эта имеет мировое значение, считает сотни миллионов последователей: это — буддизм.
И этот незримо совершающийся в душе жертвенный акт, непрерывная жертва веры, которая говорит неподвижной каменной горе: ввергнись в море, и говорит не для эксперимента, а лишь потому, что не
существует для нее эта каменность и неподвижность мира, — такая вера есть первичный, ничем не заменимый акт, и лишь он придает религии ореол трагической, жертвенной, вольной отдачи себя
Богу.
Но само собою разумеется, антилогизм есть логическая утопия, нечто невозможное для человеческого духа, просвещенного светом логоса, неосуществимое для мышления задание: рассуждать так, как будто бы
Бога, опознанного «практическим разумом», совсем не
существовало для теоретического.
«Делание заповедей» становится путем к
Богу, а вместе и возможностью религиозного преткновения для человека, ибо, по слову ап. Павла, от закона или заповеди рождается грех, а вне закона греха не
существует [«Неужели от закона грех?
Но можно и даже должно спросить, каков же этот
Бог, если Он только и
существует в этическом сознании, которое само себе довлеет?
гии: хотя религия стремится иметь
Бога как «всяческая во всех», слить трансцендентное и имманентное воедино и тем преодолеть их взаимную полярность, но она и возникает именно из этой напряженности и
существует только ею и вместе с нею, и в этом смысле религия есть некоторое переходное состояние — она сама стремится себя преодолеть, сама ощущает себя «ветхим заветом».
Бог — един,
Бог — троичен в лицах: единица, три суть числа, подлежащие всей числовой ограниченности (помощью единицы совсем нельзя выразить единого Божества, ибо единица
существует лишь во множественности, и три в св.
Философская идея
Бога (какова бы она ни была) есть во всяком случае вывод, порождение системы и esprit de Systeme [Дух системы (фр.)],
существует лишь как момент системы, ее часть.
«Доказательства» бытия Божия, каковы бы они ни были, все от философии и лишь по недоразумению попадают в догматическое богословие, для которого
Бог дан и находится выше или вне доказательств; в философии же, для которой
Бог задан как вывод или порождение системы, идея о Нем приводится в связь со всеми идеями учения,
существует лишь этой связью.
Но для философии
существует лишь отвлеченное абсолютное, только постулат конкретного
Бога религии, и своими силами, без прыжка над пропастью, философия не может перешагнуть от «
бога интеллектуального» и «интеллектуальной любви к нему» к личной любви к живому
Богу.
Ибо
Бог «от одной крови произвел весь род человеческий… дабы они искали
Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли; хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем, и движемся, и
существуем» (Деян.
Трансцендентный
Бог есть навеки неведомая, недоступная, непостижимая, неизреченная Тайна, к которой не
существует никакого приближения.
Для того чтобы мог быть
Бог, должен
существовать мир, он также обусловливает собой бытие Божие.
Дионисий говорит о любовном или эротическом влечении к
Богу и красоте (сознательно отождествляя αγάπη и έρως): «божественный эрос блага, благой,
существует через благо.
Этим поставлен был и более общий вопрос:
существует ли несозданная, следовательно, вечная божественная энергия, которою
Бог открывается людям, единая, но многообразная и многоликая, нераздельная, но разделяющаяся для приобщающихся ее благодатному воздействию, или же
Бог непосредственно открывается людям, употребляя для этого тварные, во времени созидаемые средства?
Хотя
Бог есть и называется природой всего сущего, ибо все Ему причастно и
существует в силу этой причастности, но не причастности (μεθέξει) к Его природе, а к Его энергиям.
Троицы, как сущего в Себе
Бога, и между божественными энергиями, но, в свою очередь, не менее глубокая граница
существует между этими несозданными (ακτιστος) энергиями и тварным, созданным бытием, к которому приравнивали их валаамиты.
Общее содержание отрицательного богословия, развиваемого преимущественно в первой и отчасти во второй книге «De divisione naturae», основного трактата Эриугены, последний определяет так: в нем выясняется, что «
Бога Ничто из всего, что
существует и чего не
существует, не выражает в Его сущности, что и сам Он совершенно не знает, что Он есть, ибо Он никоим образом не может быть определяем по величине или свойству, ибо ничто не подходит к Нему и сам Он ничем не постигается, и что сам Он в том, что
существует и не
существует, собственно говоря, не выражается в самом себе, — род незнания, превосходящий всякое знание и понимание»***.
В поучениях Симона бен Иохай (в Idra Kaba) читаем [Цит. у Ad. Franck. La Kabbale, 1843. Paris, стр.173 и cл.]: «Прежде чем сотворить какую-нибудь форму в этом мире, прежде чем произвести какое-либо изображение, Он (
Бог) был один, без формы, не уподобляясь ничему. И кто мог бы понять Его, каким Он был тогда, пока Он не имел формы?.. Эн-соф не имеет в этом состоянии ни формы, ни образа; не
существует никакого средства его понять, никакого способа его познать»…
Но значит ли это в то же время, что мир
существует помимо
Бога, вне Его, рядом с Ним?
Нет, мир
существует в
Боге и только
Богом, нет и не может быть ничего, лежащего вне
Бога и своим бытием Его ограничивающего.
Поэтому всякое нечто:
бог ли или человек, небо или ад, ангелы или демоны, — имеет одну природу или сущность, как в системе Спинозы единая абсолютная субстанция
существует в бесконечном множестве атрибутов и модусов.
Это значит, прежде всего, что
существует основа и
бога, и притом не в самом
боге, но (онтологически) вне его, т. е. выше его.
Между
Богом и тварью
существует лишь иерархическая разница, поскольку
Бог есть дверь для возвращения в абсолютную Gottheit, но не онтологическая: как модусы Gottheit, они тождественны.
Лишь на этой поверхности божества, где есть
Бог,
существует и троица, представляющая как бы лик его в твари.
Бемизм есть динамический спинозизм, концепция же отношения
Бога к миру у обоих одна и та же [Cp., напр., у Спинозы: «Я раскрыл природу
Бога и его свойства, а именно, что он необходимо
существует; что он един; что он
существует и действует по одной только необходимости своей природы; что он составляет свободную причину всех вещей; что все
существует в
Боге и, таким образом, зависит от него, что без него не может ни
существовать, ни быть представляемо; и наконец, что все предопределено
Богом и именно не из свободы вовсе или абсолютного благоизволения, а из абсолютной природы
Бога, иными словами, бесконечного его могущества…
Поэтому, хотя и прав остается Парменид, что в Абсолютном, как пребывающем выше бытия, не
существует и небытия, но
Бог, полагая относительное, т. е. бытие, косвенно дает бытие и небытию.
Далее, ограничивает ли мир
Бога,
существуя вне Его и наряду с Ним?
Однако этот диалектически-мистический фокус, снимая антиномию, уничтожает вместе с тем ту самую проблему, которую хочет решать, ибо для диалектического монизма не
существует ни
Бога, ни мира, ни Абсолютного, ни относительного в их противопоставлении.
Он совершенно справедливо констатирует, что «идея троичности в
Боге не есть как бы отдельный догмат, отдельное положение в христианстве, но его предпосылка или нечто такое, без чего христианство не
существовало бы в мире» (316); однако это так именно потому, что
Бог предвечно есть Св.
Положительная основа бытия есть, прежде всего, мир божественных идей,
Бог в творении; эти идеи всеменены в ничто, в беспредельность; и последняя становится основой самостоятельного бытия в его независимости и свободе: все
существует чрез
Бога и от
Бога, но именно тем самым оно получает силу быть в себе и для себя, вне
Бога, как не-Бог или мир.
Это начало [Каббала, комментируя тексты: «В начале (берешит) сотворил
Бог», замечает: «берешит означает хокма (премудрость, вторая из трех высших сефир), это значит, что мир
существует чрез высшую и непроницаемую тайну хокмы», т. е. Софии (Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, l, 3 b).], приемлющее в себя Слово, а в Нем и с Ним дары триипостасного Божества, является вместе с тем основой, в которой зачинается творение, оно и является, по Платону, «вечным образцом» творения.
Первая задача исчерпывает собой положительное содержание «язычества» [Ап. Павел в речи в Афинском ареопаге, обращенной к язычникам, дает такую картину религиозного процесса: «От одной крови
Бог произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, дабы они искали
Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся, и
существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: мы Его и род» (Деян. ап. 17:26-8); сродная мысль выражается им же: «Что можно знать о
Боге, явно им (язычникам), ибо
Бог явил им.
Ветхозаветная религия учила о том, что
существует единый, трансцендентный и ипостасный
Бог, и требовала исключительного Ему служения («Аз есмь Господь
Бог твой, да не будут тебе
боги иные, кроме Меня» [Исх. 20:2–3.]), но прямо она не говорила об Его триипостасности, хотя, разумеется, это учение и было скрыто в ней, как в зерне растение.
У
Бога нет детей, упорно на все лады повторяется в Коране, ни Сына, ни сынов, ибо между Аллахом и тварью
существует абсолютное, непреодолимое расстояние.
Однако для
Бога в Его промышлении о мире всемогущество не
существует только как власть, в качестве «отвлеченного начала» [Термин В. С. Соловьева, под которым он понимает ложные и бесплодные принципы современной ему западной философии.