Неточные совпадения
Речь шла о стройке. Калакуцкий давно занимался подрядами и стройкой домов и все шел в гору. На Палтусова он обратил внимание, знакомил его с
делами. Накануне он назначил ему быть на Варварке в трактире и хотел потолковать с ним «посурьезнее»
за завтраком.
Это был час биржевых маклеров и «зайцев» почище, час ранних обедов для приезжих «из губернии» и поздних завтраков для тех, кто любит проводить целые
дни за трактирной скатертью.
— Видите ли, — Осетров совсем обернулся и уперся грудью о стол, а рука его стала играть белым костяным ножом, — для Калакуцкого я человек совсем не подходящий. Да и минута-то такая, когда я сам создал паевое товарищество и вот жду на
днях разрешения. Так мне из-за чего же идти? Мне и самому все деньги нужны. Вы имеете понятие о моем
деле?
Из двери показался штатский, худой, короткий, с редкими волосиками на лбу, в усах, смазанных к концам, черноватый, в коротком сюртучке и пестром галстуке, один из захудалых дворянчиков, состоявших бессменно при муже Станицыной.
За ним, кроме хорошего обращения и того, что он знал
дни именин и рождения всех барынь на Поварской и Пречистенке, уже ничего не значилось.
Она
дело говорила: занять можно, но надо платить, а платить нечем. Фабрика заложена. Да она еще не знает, что
за этими двумя векселями пойдут еще три штуки. Барыня из Биаррица заказала себе новую мебель на Boulevard Haussman и карету у Биндера. И обошлось это в семьдесят тысяч франков. Да еще ювелир. А платил он, Станицын, векселями. Только не
за тридцать же тысяч соглашаться!
Максим Трифонович перешел глазами от Виктора Мироныча к его жене, глядя на них через очки. Он перевел дыхание, но незаметно. Сегодня утром он боялся
за все станицынское
дело и надеялся на одну Анну Серафимовну. Теперь надо половчее составить доверенность на случай непредвиденных «претензий» из-за границы.
Она знает ему цену и на его
делах показывает ему, что он
за человек, ловит его с поличным, а все-таки он считает себя «из другого теста», барином, джентльменом, с принцами знаком, а она — «купчиха».
Им обоим приятно было бы остаться еще вдвоем в этом хозяйском отделении амбара. Но если б у Анны Серафимовны и не случилось экстренного
дела, она бы все-таки поспешила уехать. Палтусова она принимала несколько раз у себя на дому, но в гостиной, в огромной комнате, на диване, в роли дамы, — она там не так близко сидела к нему, думала не о том, следила
за собой, была больше стеснена, как хозяйка.
–…Да семь годов будет… Аттестат зрелости не угодил получить. Вы нешто не слыхали? Отец в
делах разорился в лоск… И мать вскорости умерла. Сестра в Астрахани замужем. Вот я, спасибо доброму человеку, и уехал
за море.
Он то и
дело задевает его ногой; но архитектор чуть не поссорился с ним из-за этого столика.
— Мне рассказывали, он на
днях читал в одном доме, как купец-изувер собрался тоже завещание писать и жену обманывал, говорил, что все ей оставит и племяннику миллион, а сам ни копейки им. Все
за упокой своей души многогрешной… Ха, ха!..
— Ангельское терпение. А у меня его меньше, Константин Глебович… Довольно и того, чему я бывал свидетель, хоть бы сегодняшним
днем… Я не
за этим езжу к вам… Если вам не угодно…
Прежде всего
за одну мелкую московскую, где
за два
дня «отделывали» ее мужа и его дядю.
Как ни бодрись, как ни ставь себя на пьедестал, но ведь нельзя же выносить таких мерзостей! А разве
за нее он способен отплатить? Да он первый струсит.
Дела не начнет с редакцией. А если бы начал, так еще хуже осрамится!.. Стреляться, что ли, станет? Ха, ха! Евлампий-то Григорьевич? Да она ничего такого и не хочет: ни истории, ни суда, ни дуэли. Вон отсюда, чтобы ничего не напоминало ей об этом «сидельце» с мелкой душонкой, нищенской, тщеславной, бессильной даже на зло!
Вот это новость! Она рассчитывала на брата, служащего
за границей, думала вызвать его в Париж, — а он в Петербурге, экспромтом по
делам службы, и будет через три
дня в Москву.
— Я жить хочу… Довольно я с вами возилась. Я решила третьего
дня ехать на осень
за границу, на юг… А теперь я и совсем не хочу возвращаться в эту Москву.
—
Дело, — повторил Палтусов ее выражение, — пока в ваших руках… Но не переступите
за градус.
— И что же-с?.. Каждый волен поступать по совести… Да и какие тут-с партии?.. Только чтобы честные люди были… А иной и кричит: «я русак, я стою
за русское
дело», а на поверку выходит…
Вечером,
за чаем в будуаре Марьи Орестовны, на атласном пуфе сидел брат ее, приехавший всего три
дня назад, и рассказывал ей, какой успех имела речь Евлампия Григорьевича. К обеду сестра его не выходила. Она страдала мигренью. Накануне муж пришел ей сказать, что ее желание исполнено, и передал ей пакет с ценными бумагами, приносящими до пятидесяти тысяч дохода.
— Да… кабак! Еда отвратительная… Хотел заказать судачка. Подали такую мерзость — я приказал отнести назад. И что это
за народ теперь собирается… какие военные? Шулер на шулере… Я заехал… по
делу… Думал найти там одного нужного человека.
— Добрая моя Таисия Валентиновна, — говорил он ей третьего
дня — они сидели в зале — и
за обе руки ее взял, — выдержите ли? Вот вопрос!
— Она ему приходится крестницей; но вышло тут одно обстоятельство. Une affaire de rien du tout… [Пустячное
дело… (фр.).] Поручиться его просил… По пустому документу… И как бы ты думал, этот старый шут m'a mis à la porte [выставил меня
за дверь (фр.).]. Закричал, ногами затопал. Никогда я ничего подобного не видал ни от кого!
Он не так давно просиживал здесь вечера
за чаем и
днем, часа в два, в часы дружеских визитов.
Сердится барышня… Ничего! Да, он
за нее испугался. Сначала он гораздо легче посмотрел на знакомство Таси с Грушевой, так, по-московски… Потом, как-то на
днях, вспомнил все и сообразил.
— Садитесь, садитесь, вот сюда, — усадила ее Грушева рядом с собой и взяла
за руку. — Это наш Сарду, — шепнула она ей на ухо. — Ловко переделывает, отлично труппу изучил… Вы с ним полюбезнее… в самом
деле рольку напишет. Он наш поставщик.
Он в уплату долга взял всю ее мебель и позволил ей продолжать
дело уже в звании распорядительницы,
за что она оставляла себе пятьдесят рублей, а весь чистый барыш ему.
Варя сбегала
за извозчиком. Дениза Яковлевна надела на голову тюлевую косынку, на шею нитку янтарей и взяла все свои книжки: по забору провизии, приходо-расходную и еще две каких-то. Она записывала каждый
день; но чистого барыша
за все три месяца приходилось не больше ста рублей. Она успела рассказать это Пирожкову, пригласив его к себе в комнату еще раз.
За три
дня перед тем в его деловой дороге произошел поворот в сторону скорого и большого обогащения.
Счастье!.. Это вот слово как часто повторяют, особливо в книжках. А она, видно, так и
дни свои кончит, не узнав, что такое
за счастье бывает на земле, особенно из-за которого люди режутся и топятся… А могла бы, и очень!.. Виктора Мироныча, что ли, испугалась, когда жила с ним?..
Завтра же она поедет к Жозефине. А если та завалена работой, так к Минангуа… Хочется ей что-нибудь побогаче. Что, в самом
деле, она будет обрезывать себя во всем из-за того, что Виктор Мироныч с"подлыми"и"бесстыжими"француженками потерял всякую совесть? Да и в самом
деле — для фирмы полезно. Каждый будет видеть, что платье тысячу рублей стоит. А ее знают
за экономную женщину.
Станицына замолчала. Ей стыдно стало и
за своего кавалера. Он то и
дело вмешивался в разговор другой пары, фамильярничал с Палтусовым, отчего того коробило. Девица с роскошными плечами улыбнулась раза два и ему. И конца ужина Анна Серафимовна насилу дождалась.
Что
за чудо-юдо эта генеральская дочь? Отчего это Семен Тимофеич изволят, говоря о ней, на особый манер губами поводить? Надо"обнюхать"ее. Завтра же она на целый
день отправится к Станицыной, спозаранок; туда явится, наверно, и"мериканец", умеющий только поддразнивать ее, как негодную девчонку-птичницу или судомойку!
— Да тоже разно, — продолжала докладывать та, не меняя своего истового и благодушного тона, — частенько и
днем… Сегодня, наверное, будут: Анна Серафимовна посылали
за ним и приказывали просить подождать.
"Черти, дьяволы! — бранилась она про себя. — И
за каким шутом, прости Господи, чертоги такие вывели? Муж с женой не живут вместе. Она — скаред,
делами заправляет, над каждой копейкой дрожит… Так и жила бы на своей фабрике… А то лектрису ей понадобилось. На-ко поди!.. На Волге-то — там тятька
за косы таскал; а здесь барыню из себя корчит и под предлогом благочестия шашни со всеми заводит…"
— Не болтай пустого, Сеня, — строго сказала она. — Ты знаешь, что я тебя разумею
за честного человека.
Дело ты смыслишь.
— И то
дело, — сказал Рубцов и двинулся
за ними. Любаша пошла, кусая ногти, последней.
А коли наличных нет или есть только на оборот, на поддержку текущих
дел по обеим фабрикам, так из-за чего же он будет соваться?
Больше трех недель, как Анна Серафимовна ничего не слыхала о Палтусове. Она спрашивала Тасю. Та знала только, что он куда-то уехал… Надо было решиться — разрывать или нет с мужем. Рубцов продолжал стоять
за разрыв. Голова уже давно говорила ей, что она промахнулась, что она только себя разорит, если будет заведовать
делами Виктора Мироныча.
За эти
дни она исхудала, под глазами круги, во рту гадко, всю поводит. Но она не хочет поддаваться никакой"лихой болести". Не таковская она!
Она чувствовала, как"барышня"проснулась в ней в эту минуту. Боится она разыскивать, где сидит ее родственник, боится полиции совершенно так, как ее старушки, чуть
дело запахнет хоть городовым. А вот такая купчиха не боится… Она любит… она может и спасти его, пожалуй, и в Сибирь бы пошла
за ним… Но стоит ли он этого? Поручиться нельзя.
Сводчатый потолок, расписанный побледневшими малярными фресками, полукруглое окно, впускавшее сероватый свет
дня, позади помоста — решетка, из-за которой видны шкапы и разные приводы.
Стоящий при входе малый то и
дело дергал
за ручки.