Неточные совпадения
И в этой главе я
буду останавливаться на тех сторонах жизни, которые могли доставлять будущему
писателю всего больше жизненных черт того времени, поддерживать его наблюдательность, воспитывали в нем интерес к воспроизведению жизни, давали толчок к более широкому умственному развитию не по одним только специальным познаниям, а в смысле той universitas, какую я в семь лет моих студенческих исканий, в сущности, и прошел, побывав на трех факультетах; а четвертый, словесный, также не остался мне чуждым, и он-то и пересилил все остальное, так как я становился все более и более словесником,
хотя и не прошел строго классической выучки.
Профессиональным
писателем он не смотрел, а скорее помещиком; но и чиновничьего не
было в нем ничего, сразу бросавшегося в глаза, ни в наружности, ни в манерах, ни в тоне,
хотя он до переезда в Петербург все время состоял на службе в провинции, в Костроме.
Если взять
хотя бы такого
писателя, как П.И.Вейнберг с его общительными и организационными наклонностями, и сравнить его жизнь теперь, когда ему минуло 76 лет, и тогда, как он
был молодой человек 31 года и вдобавок стоял во главе нового, пошедшего очень бойко журнала.
И я не знавал
писателей ни крупных, ни мелких, кто бы
был к нему лично привязан или говорил о нем иначе, как в юмористическом тоне, на тему его самооценки. Из сверстников ближе всех по годам и театру стоял к нему Писемский. Но он не любил его,
хотя они и считались приятелями. С Тургеневым, Некрасовым, Салтыковым, Майковым, Григоровичем, Полонским — не случилось мне лично говорить о нем, не только как о
писателе, но и как о человеке.
Быть может, из наших первоклассных
писателей Островский оставался самым ярким, исключительным бытовиком по своему душевному складу,
хотя он и
был университетского образования, начитан по русской истории и выучился даже на старости лет настолько по-испански, что переводил пьески Сервантеса.
Мне в эти годы, как журналисту, хозяину ежемесячного органа, можно
было бы еще более участвовать в общественной жизни, чем это
было в предыдущую двухлетнюю полосу. Но заботы чисто редакционные и денежные
хотя и расширяли круг деловых сношений, но брали много времени, которое могло бы пойти на более разнообразную столичную жизнь у молодого, совершенно свободного
писателя, каким я
был в два предыдущих петербургских сезона.
Тогда же стала развиваться и газетная критика, с которой мы при наших дебютах совсем не считались. У Корша (до приглашения Буренина) писал очень дельные,
хотя и скучноватые, статьи Анненков и
писатели старших поколений. Тон
был еще спокойный и порядочный. Забавники и остроумы вроде Суворина еще не успели приучить публику к новому жанру с личными выходками, пародиями и памфлетами всякого рода.
— Тут
есть очень умный и талантливый малый (garcon)… южанин, некто Леон Гамбетта. Он очень интересуется внутренними делами вашего отечества, и ему хотелось бы поговорить с вами как с русским
писателем. Я его приглашу в следующий понедельник…
Хотите?
Так
были мной распределены и те мои знакомства, какие я намечал, когда добывал себе письма в Лондон в разные сферы. Но, кроме всякого рода экскурсий, я
хотел иметь досуги и для чтения, и для работы в Британском музее, библиотека которого оказала мне даже совершенно неожиданную для меня услугу как русскому
писателю.
Вышло это оттого, что Вена в те годы
была совсем не город крупных и оригинальных дарований, и ее умственная жизнь сводилась, главным образом, к театру, музыке, легким удовольствиям, газетной прессе и легкой беллетристике весьма не первосортного достоинства. Те венские
писатели, которые приподняли австрийскую беллетристику к концу XIX века,
были тогда еще детьми. Ни один романист не получил имени за пределами Австрии. Не чувствовалось никаких новых течений,
хотя бы и в декадентском духе.
Рядом с Салтыковым Некрасов сейчас же выигрывал как литературный человек. В нем чувствовался, несмотря на его образ жизни,"наш брат —
писатель", тогда как на Салтыкова долгая чиновничья служба наложила печать чего-то совсем чуждого писательскому миру,
хотя он и
был такой убежденный
писатель и так любил литературу.
Неточные совпадения
Его раздражали непонятные отношения Лидии и Макарова, тут
было что-то подозрительное: Макаров, избалованный вниманием гимназисток, присматривался к Лидии не свойственно ему серьезно,
хотя говорил с нею так же насмешливо, как с поклонницами его, Лидия же явно и, порою, в форме очень резкой, подчеркивала, что Макаров неприятен ей. А вместе с этим Клим Самгин замечал, что случайные встречи их все учащаются, думалось даже: они и флигель
писателя посещают только затем, чтоб увидеть друг друга.
— Приехал один молодой
писатель, ух, резкий парень!
Хочешь — познакомлю? Тут
есть барышня, курсистка, Маркса исповедует…
— Нет, — сказал Самгин. Рассказ он читал, но не одобрил и потому не
хотел говорить о нем. Меньше всего Иноков
был похож на
писателя; в широком и как будто чужом пальто, в белой фуражке, с бородою, которая неузнаваемо изменила грубое его лицо, он
был похож на разбогатевшего мужика. Говорил он шумно, оживленно и, кажется,
был нетрезв.
— Чехов и всеобщее благополучие через двести — триста лет? Это он — из любезности, из жалости. Горький? Этот — кончен, да он и не философ, а теперь требуется, чтоб
писатель философствовал. Про него говорят — делец, хитрый, эмигрировал,
хотя ему ничего не грозило. Сбежал из схватки идеализма с реализмом. Ты бы, Клим Иванович, зашел ко мне вечерком посидеть. У меня всегда народишко бывает. Сегодня
будет. Что тебе тут одному сидеть? А?
— Пророками — и надолго! —
будут двое: Леонид Андреев и Сологуб, а за ними пойдут и другие, вот увидишь! Андреев —
писатель, небывалый у нас по смелости, а что он грубоват — это не беда! От этого он только понятнее для всех. Ты, Клим Иванович, напрасно морщишься, — Андреев очень самобытен и силен. Разумеется, попроще Достоевского в мыслях, но, может
быть, это потому, что он — цельнее. Читать его всегда очень любопытно,
хотя заранее знаешь, что он скажет еще одно — нет! — Усмехаясь, она подмигнула: