Неточные совпадения
Но газеты занимались тогда театром совсем не так, как теперь.
У нас в доме, правда,
получали «Московские ведомости»; но читал их дед; а нам в руки газеты почти что не попадали. Только один дядя, Павел Петрович, много сообщал о столичных актерах, говаривал мне и о Садовском еще до нашей поездки в Москву. Он его видел раньше в роли офицера Анучкина в «Женитьбе». Тогда этот офицер назывался еще «Ходилкин».
У ней,
у Ростовских,
у Львовых и
у Молоствовых любили музыку, и мой товарищ по нижегородской гимназии Милий Балакирев (на вторую зиму мы жили с ним в одной квартире) сразу пошел очень ходко в казанском обществе,
получил уроки, много играл в гостиных и сделался до переезда своего в Петербург местным виртуозом и композитором.
Подробности значатся всего больше в пятой книге романа"В путь-дорогу". Не знаю, какой окончательный вывод
получает читатель: в пользу дерптских порядков или нет; но думаю, что полной объективности
у автора романа быть еще не могло.
Этот служитель мне не был нужен, и я не отсылал его потому, что привязался к нему и
у меня ему было очень хорошо: мы обращались с ним, как с приятелем, и делились всем, что сами
получали.
Собственных обеспеченных средств
у меня тогда не было. То, что я
получал от отца, не превышало сносной студенческой субсидии. Первый гонорар из"Библиотеки для чтения"за"Однодворца"по пятидесяти рублей за лист составлял весьма скромную цифру.
Из других выдающихся журналистов был
у Краевского, возил ему другую пьесу, но он предложил мне слишком скудный гонорар; я уже
получал тогда в"Библиотеке"по семьдесят пять рублей за лист.
Мои временнообязанные
получили даровую землю, только в недостаточном количестве — разница количественная, а не по существу. Прибавлю (опять-таки не в оправдание, а как факт), что они могли тут же арендовать
у землевладельца землю по цене, меньшей той, что с них потребовали бы"хорошие"хозяева, а не молодой писатель, который так скоро стал тяготиться своей ролью владельца.
Но прежде всего надо было бы еще раз повернее узнать:
получим ли мы с моим Неофитом Калининым кандидатские баллы. Разброд в университете был полнейший. Фактически он не существовал. Отметки были
у нас, несомненно, кандидатские. Диссертацию я быстро изготовил, уже переселившись с Васильевского острова в квартиру, где опять поместился с моими прошлогодними сожителями, в том самом квартале, где произошла студенческая манифестация, на Колокольной, также близ Владимирской церкви, в одном из переулков Стремянной.
Вскоре после бенефиса Васильева, бывшего в октябре, я
получил письмо от П.М.Садовского, который просил
у меня мою комедию на свой бенефис, назначенный на декабрь. Это было очень лестно. Перед тем я не делал еще никаких шагов насчет постановки"Однодворца"на Московском Малом театре.
К"Современнику"я ни за чем не обращался и никого из редакции лично не знал;"Отечественные записки"совсем не собирали
у себя молодые силы. С Краевским я познакомился сначала как с членом Литературно-театрального комитета, а потом всего раз был
у него в редакции, возил ему одну из моих пьес. Он предложил мне такую плохую плату, что я не нашел нужным согласиться, что-то вроде сорока рублей за лист, а я же
получал на 50 % больше, даже в"Библиотеке", финансы которой были уже не блистательны.
Не могу сказать, чтобы меня не замечали и не давали мне ходу. Но заниматься мною особенно было некому, и
у меня в характере нашлось слишком много если не гордости или чрезмерного самолюбия, то просто чувства меры и такта, чтобы являться как бы"клиентом"какой-нибудь знаменитости, добиваться ее покровительства или читать ей свои вещи, чтобы
получать от нее выгодные для себя советы и замечания.
В 1873 году скончался мой отец. От него я
получил в наследство имение, которое — опять по вине"Библиотеки" — продал. По крайней мере две трети этого наследства пошли на уплату долгов, а остальное я по годам выплачивал вплоть до 1886 года, когда наконец
у меня не осталось ни единой копейки долгу, и с тех пор я не делал его ни на полушку.
Сторублевая плата считалась прекрасным гонораром. Ее
получал, например, один из самых выдающихся беллетристов, В.Крестовский-псевдоним, то есть Н.Д.Хвощинская. Такую же сторублевую плату имела она
у нас в 1864 году.
Ноту оппозиционного либерализма среди лекторов пр(У-должал держать любимец публики Лабуле на своих курсах в College de France. Он не имел ученой степени (как и многие его коллеги) и носил только звание адвоката. Но в таком открытом заведении, как College de France, не держались университетской иерархии. Всякий выдающийся писатель, публицист, ученый (в том числе, конечно, и владеющие высшими дипломами) — могли, да и теперь могут,
получать там кафедры.
Общий наш разговор
у Луи Блана шел по-французски. Морлей объяснялся на этом языке свободно. После завтрака мы пошли гулять по набережной, и вот тут Морлей стал меня расспрашивать о том русском движении, которое
получило уже и в Европе кличку"нигилизма".
Из русских, с какими я чаще встречался, двое уже покойники: нижегородец из купцов
У., занимавшийся тогда изучением микроскопической анатомии. Он впоследствии
получил кафедру и умер после долгой душевной болезни. Позднее я с ним встречался в Берлине.
Вскоре после того мы с Вырубовым посетили А.И. При нем тогда была только Н.А.Огарева и их дочь Лиза, официально значившаяся также как девица Огарева. Он просил меня навещать его и собирался взять на зиму меблированную квартиру. Но это ему не удалось тогда сделать. Он
получил депешу, что его старшая дочь Н.А. серьезно заболела какой-то нервной болезнью, и он тотчас же решил ехать во Флоренцию, где она гостила тогда
у брата своего Александра, профессора в тамошнем Институте высших наук.
В Берлине, где я уже стал писать роман"Солидные добродетели",
получил я совершенно нежданно-негаданно для меня собственноручное письмо от Н.А.Некрасова, в котором он просил
у меня к осени 1870 роман, даже если он и не будет к тому времени окончен, предоставляя мне самому выбор темы и размеры его.
А поверх всего надо было усиленно продолжать работу наполовину для себя, а наполовину для покрытия долга по"Библиотеке для чтения". Кроме собственного труда,
у меня не было и тогда никаких других ресурсов. От родителей своих (мои отец и мать были еще живы) я не мог
получать никакой поддержки. Их доходы были скромны, и я не позволял себе и в больших тисках чем-нибудь отягощать их материальное положение.
Мы с ней очень скоро сошлись, но в пределах приятельства — не больше. И вдруг я
получаю от господина Н-ны большое письмо, где он говорит, что Анна находится в недоумении — какие
у меня намерения на ее счет? А
у меня ровно никаких намерений не было, и все это отзывалось матримониальным подходом плутоватого полячка и было сделано им без ведома своей жены — чрезвычайно деликатной и корректной женщины. Я ей о письме ее мужа ничего и не сообщил; и, сколько помню, дал ему понять, что я на такую удочку не пойду.
Неточные совпадения
В течение всего его градоначальничества глуповцы не только не садились за стол без горчицы, но даже развели
у себя довольно обширные горчичные плантации для удовлетворения требованиям внешней торговли."И процвела оная весь, яко крин сельный, [Крин се́льный (церковно-славянск.) — полевой цветок.] посылая сей горький продукт в отдаленнейшие места державы Российской и
получая взамен оного драгоценные металлы и меха".
Левин, которого давно занимала мысль о том, чтобы помирить братьев хотя перед смертью, писал брату Сергею Ивановичу и,
получив от него ответ, прочел это письмо больному. Сергей Иванович писал, что не может сам приехать, но в трогательных выражениях просил прощения
у брата.
Левин вошел в залу,
получил беленький шарик и вслед за братом Сергеем Ивановичем подошел к столу,
у которого стоял с значительным и ироническим лицом, собирая в кулак бороду и нюхая ее, Свияжский.
— Ну, про это единомыслие еще другое можно сказать, — сказал князь. — Вот
у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь
получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я не помню. Только делать там нечего — что ж, Долли, это не секрет! — а 8000 жалованья. Попробуйте, спросите
у него, полезна ли его служба, — он вам докажет, что самая нужная. И он правдивый человек, но нельзя же не верить в пользу восьми тысяч.
За несколько недель пред этим Левин писал брату, что по продаже той маленькой части, которая оставалась
у них неделенною в доме, брат имел
получить теперь свою долю, около 2000 рублей.