Неточные совпадения
Судьба — точно нарочно — свела меня с таким человеком
в ту
полосу моей дерптской
жизни, когда будущий писатель стал забивать естественника и студента медицины.
Воспоминания о Гоголе были темой моих первых разговоров с графиней. Она задолго до его смерти была близка с ним, состояла с ним
в переписке и много нам рассказывала из разных
полос жизни автора"Мертвых душ".
"Ребенок"как раз написан был
в ту
полосу моей интимной
жизни, когда я временно отдавался некоторому «духовному» настроению. Влюбленность и
жизнь в семействе той очень молодой девушки, которая вызвала во мне более головное, чем страстное чувство, настраивали меня
в духе резко противоположном тому научному взгляду на человека, его природу и все мироздание, который вырабатывался у меня
в Дерпте за пять лет изучения естественных наук и медицины.
И что замечательно: его светская
жизнь, быстрая слава как автора"Кречинского", все его дальнейшие житейские передряги и долгая
полоса хозяйничанья во Франции и у себя,
в русском имении, не остудили
в нем страсти к"филозофии".
То, что я видел
в Тургеневе и слышал от него более простого и характерного, относится уже к следующим
полосам моей
жизни.
Мне
в эти годы, как журналисту, хозяину ежемесячного органа, можно было бы еще более участвовать
в общественной
жизни, чем это было
в предыдущую двухлетнюю
полосу. Но заботы чисто редакционные и денежные хотя и расширяли круг деловых сношений, но брали много времени, которое могло бы пойти на более разнообразную столичную
жизнь у молодого, совершенно свободного писателя, каким я был
в два предыдущих петербургских сезона.
Русских тогда
в Латинском квартале было еще очень мало, больше все медики и специалисты — магистранты. О настоящих политических"изгнанниках"что-то не было и слышно. Крупных имен — ни одного. Да и
в легальных сферах из писателей никто тогда не жил
в Париже. Тургенев, может быть, наезжал; но это была
полоса его баденской
жизни. Домом жил только Н.И.Тургенев — экс-декабрист; но ни у меня, ни у моих сожителей не было случая с ним видеться.
Из той же
полосы моей писательской
жизни, немного позднее (когда я уже стал издателем-редактором «Библиотеки для чтения»), всплывает
в моей памяти фигура юного сотрудника, который исключительно работал тогда у меня как переводчик.
Так прошло два с чем-то года; весной 1865 года прекратилось издание моего журнала, и с 1865 по 1871 год я прожил за границей (с коротким приездом
в Москву
в 1866 году), и
в эту
полосу моей
жизни я нигде с Лавровым не встречался.
Опять — несколько шагов назад, но тот эмигрант, о котором сейчас пойдет речь, соединяет
в своем лице несколько
полос моей
жизни и столько же периодов русского литературного и общественного движения. Он так и умер эмигрантом, хотя никогда не был ни опасным бунтарем, ни вожаком партии, ни ярым проповедником «разрывных» идей или издателем журнала с громкой репутацией.
Неточные совпадения
«Как красиво! — подумал он, глядя на странную, точно перламутровую раковину из белых барашков-облачков, остановившуюся над самою головой его на середине неба. — Как всё прелестно
в эту прелестную ночь! И когда успела образоваться эта раковина? Недавно я смотрел на небо, и на нем ничего не было — только две белые
полосы. Да, вот так-то незаметно изменились и мои взгляды на
жизнь!»
Но
в конце концов он был доволен тем, что встретился с этой женщиной и что она несколько отвлекает его от возни с самим собою, доволен был, что устроился достаточно удобно, независимо и может отдохнуть от пережитого. И все чаще ему казалось, что
в этой тихой
полосе жизни он именно накануне какого-то важного открытия, которое должно вылечить его от внутренней неурядицы и поможет укрепиться на чем-то прочном.
Просидев часа два, Самгин почти с наслаждением погрузился
в белую бурю на улице, — его толкало, покачивало, черные фигуры вырывались из белого вихря, наскакивая на него, обгоняя; он шел и чувствовал: да, начинается новая
полоса жизни.
И вот, безболезненно порвав связь с женщиной, закончив
полосу жизни, чувствуя себя свободным, настроенный лирически мягко, он — который раз? — сидит
в вагоне второго класса среди давно знакомых, обыкновенных людей, но сегодня
в них чувствуется что-то новое и они возбуждают не совсем обыкновенные мысли.
«Как это он? и отчего так у него вышло живо, смело, прочно?» — думал Райский, зорко вглядываясь и
в штрихи и
в точки, особенно
в две точки, от которых глаза вдруг ожили. И много ставил он потом штрихов и точек, все хотел схватить эту
жизнь, огонь и силу, какая была
в штрихах и
полосах, так крепко и уверенно начерченных учителем. Иногда он будто и ловил эту тайну, и опять ускользала она у него.