Неточные совпадения
Весь этот
русский образованный люд ничто тогда не объединяло, кроме разве благодушества в трактире и чайной Корещенко. Исключения не составляли и ученые по разным специальностям.
Попал я через одного француза с первых же дней моего житья в этот сезон в пансиончик с общим столом, где сошелся с
русским отставным моряком Д. — агентом нашего"Общества пароходства и торговли",
образованным и радушным холостяком, очень либеральных идей и взглядов, хорошо изучившим лондонскую жизнь. Он тоже не мало водил и возил меня по Лондону, особенно по части экскурсий в мир всякого рода курьезов и публичных увеселений, где"нравы"с их отрицательной стороны всего легче и удобнее изучать.
Главное, скажу я теперь, глядя назад, в эту культурно-историческую перспективу, было то, что"заграница", как ныне выражаются, захватывала
русских интеллигентов гораздо сильнее — и тем сильнее, чем они сами бывали
образованнее на европейский лад.
В манере говорить, в тоне, в интонациях я находил некоторое сходство светских и вообще
образованных испанцев с
русскими. Даже и много лиц напоминали мне моих соотечественников, в особенности среди мадридцев и уроженцев северных испанских провинций. На юге сарацинская кровь изменила тип — и окрашивание кожи, и весь облик — хотя и там, например, в Севилье, вы встречаете немало блондинок с золотистыми или более темно-рыжими волосами.
Лондон в истории
русской эмиграции сыграл, как известно, исключительную роль. Там был водружен первый по времени «вольный станок», там раздавался могучий голос Герцена; туда в течение нескольких лет совершалось и тайное и явное паломничество
русских — не одних врагов царизма, а и простых обывателей: чиновников, литераторов, помещиков, военных, более
образованных купцов.
Кажется, первые годы после переезда Герцена на континент вряд ли осталась в Лондоне какая-нибудь политическая приманка; по крайней мере ни в 1867 году, ни в 1868 году (я жил тогда целый сезон в Лондоне) никто мне не говорил о
русских эмигрантах; а я познакомился с одним отставным моряком, агентом нашего пароходного общества, очень общительным и
образованным холостяком, и он никогда не сообщал мне ни о каком эмигранте, с которым стоило бы познакомиться.
Помогли ли мне соотчичи укрепить мою веру в то, что время шутовства, всяких юродств и кривляний здесь минуло навсегда, и что под веянием духа той свободы, о которой у нас не смели и мечтать в мое время, теперь все
образованные русские люди взялись за ум и серьезно тянут свою земскую тягу, поощряя робких, защищая слабых, исправляя и воодушевляя помраченных и малодушных и вообще свивая и скручивая наше растрепанное волокно в одну крепкую бечеву, чтобы сцепить ею воедино великую рознь нашу и дать ей окрепнуть в сознании силы и права?..
Прибавим к этому, что до сих пор значительная часть
образованного русского общества читает охотнее по-французски, чем по-русски, и, следовательно, примется за «Опыт» г. Жеребцова скорее, чем хоть, например, за вышедшую на днях книгу г. Лешкова «Русский народ и государство», хотя г. Лешков и не уступит в патриотизме г. Жеребцову.
Неточные совпадения
Славянофилы все еще были добрыми
русскими помещиками, очень умными, талантливыми,
образованными, любившими свою родину и плененными ее своеобразной душой.
Может ли
русский мужик против
образованного человека чувство иметь?
Когда он воспитывался, европейская цивилизация была еще так нова в России, что быть
образованным значило быть наименее
русским.
Славянофилы думали, что в простом народе, в крестьянстве более сохранилась
русская народность и православная вера, характерная для
русского народа, чем в классах
образованных и господствующих.
— Вы, господа литераторы, — продолжал он, прямо обращаясь к Калиновичу, — живя в хорошем обществе, встретите характеры и сюжеты интересные и знакомые для
образованного мира, а общество, наоборот, начнет любить, свое,
русское, родное.