Неточные совпадения
На этом балу я справлял как бы поминки по моей прошлогодней „светской“ жизни. С перехода во второй курс я быстро охладел к выездам и городским знакомствам, и практические занятия химией направили мой
интерес в более серьезную сторону. Программа второго курса стала гораздо интереснее. Лекции, лаборатория брали больше времени. И тогда же я задумал переводить
немецкий учебник химии Лемана.
Тогда же зародилось во мне желание изучать английский язык — Эсхил, Софокл, Эврипид, Шекспир, Данте, Ариосто, Боккачио, Сервантес, испанские драматурги,
немецкие классики и романтики — специально «Фауст» — и вплоть до лириков и драматургов 30-х и 40-х годов, с особым
интересом к Гейне, — вот что вносил с собою Уваров в наши продолжительные беседы у него в кабинете.
С
интересом туриста ехал я на Страсбур — тогда еще французский город, с населением
немецкой расы, ехал демократично, в третьем классе, и дорогой видел много характерного, особенно когда из Страсбура отправился к
немецкой границе. Со мною сидели солдаты и шварцвальдские крестьяне. Францию любили не только эльзасцы и лотарингцы, но и баденские немцы. Близость офранцуженных провинций делала то, что и в Бадене чувствовалось культурное влияние Франции.
И в течение всего сезона я изучал венский сценический мир все с тем же приподнятым
интересом. Позднее (во второе мое венское житье) я ознакомился и с преподаванием декламации, в лице известного профессора Стракоша, приезжавшего для публичных чтений
немецких стихотворных пьес и в Россию.
Неточные совпадения
Все люди дельные и живые перешли на сторону Белинского, только упорные формалисты и педанты отдалились; одни из них дошли до того
немецкого самоубийства наукой, схоластической и мертвой, что потеряли всякий жизненный
интерес и сами потерялись без вести.
Это видно было и по тому, с каким презрительным равнодушием относился он ко всем студенческим
интересам: что бы важное ни случилось, как бы ни горячился народ в шестьдесят четвертом номере, он молчал, рассеянно барабанил пальцами по столу и, если дебаты затягивались, начинал зевать и уходил заниматься
немецким языком.
Весь дух
немецкого буршеншафта был для нас чудовищно чужд. Никаких общественных
интересов, презрение к «политике», узкий национализм; кутежи, дуэли, любовные истории, — в этом проходила жизнь, это воспевали их песни.
Из
немецкой философии наибольший
интерес вновь вызывали такие мыслители, как Шеллинг и Фр.
Русская интеллигенция с нигилистической закваской очень обрадовалась узнать из
немецких книжек, что не существует никакой самостоятельной духовной жизни и что все ценности в ней — лишь идеологические прикрытия
интересов, лишь рефлексы экономической действительности.