Неточные совпадения
Француз, живший у нас около четырех
лет, лицо скорее комическое, с разными слабостями и чудачествами, был обломок великой
эпохи, бывший военный врач
в армии Наполеона, взятый
в плен
в 1812
году казаками около города Орши, потом «штаб-лекарь» русской службы, к старости опустившийся до заработка домашнего преподавателя.
Нет ни малейшего преувеличения
в том, что я сообщал
в тех очерках о ее изумительной памяти и любознательности во всем, что — история, политика, наполеоновская
эпоха, война 1812
года.
Каюсь, и
в романе «
В путь-дорогу» губернский город начала 50-х
годов все-таки трактован с некоторым обличительным оттенком, но разве то, что я связал с отрочеством и юностью героя, не говорит уже о множестве задатков, без которых взрыв нашей «
Эпохи бури и натиска» был бы немыслим
в такой короткий срок?
Во второй приезд я нашел приготовления к выходу
в поход ополченских рот. Одной из них командовал мой отец. Подробности моей первой (оставшейся
в рукописи) комедии „Фразёры“ навеяны были четыре
года спустя этой
эпохой. Я уезжал на ученья ополченцев
в соседнее село Куймань.
Но Писемский
в своих"Людях сороковых
годов"изображает тогдашние нравы далеко не
в розовом свете; а его
эпоха отстояла от студенческих
годов профессора всего на какой-нибудь десяток
лет.
Студентом
в Дерпте, усердно читая все журналы, я знаком был со всем, что Дружинин написал выдающегося по литературной критике. Он до сих пор, по-моему, не оценен еще как следует.
В эти
годы перед самой
эпохой реформ Дружинин был самый выдающийся критик художественной беллетристики, с определенным эстетическим credo. И все его ближайшие собраты — Тургенев, Григорович, Боткин, Анненков — держались почти такого же credo. Этого отрицать нельзя.
Двух других студентов — "деятелей"с влиянием, бывавших везде, я хорошо помню из той же
эпохи. Одного из них я зазнал
годом раньше. Это были Чубинский и Покровский. Оба очутились потом
в ссылке.
Впоследствии, когда я после смерти А.И.Герцена и знакомства с ним
в Париже (
в зиму 1868–1870
года) стал сходиться с Кавелиным, я находил между ними обоими сходство — не по чертам лица, а по всему облику, фигуре, манерам, а главное, голосу и языку истых москвичей и одной и той же почти
эпохи.
То же случилось и со скульптурой. У Антокольского были уже предшественники к 60-м
годам, хотя и без его таланта. И опять все тот же"долговязый"и"глупый"Стасов (по формуле Серова), все тот же несносный крикун и болтун (каким считал его Тургенев) открыл безвестного виленского еврейчика, влюбился
в его талант и ломал потом столько копий за его"
эпоху делающее"произведение"Иоанн Грозный".
Тогда (то есть
в самом конце 1865
года)
в Женеве уже поселился А.И.Герцен, но эмиграция (группировавшаяся около него) состояла больше из иностранцев. Молодая генерация русских изгнанников тогда еще не проживала
в Женеве, и ее счеты с Герценом относятся к позднейшей
эпохе.
Не нужно забывать и того, что на таких театрах, как"Porte St.Martin"и"Ambigu", развился и исторический театр с
эпохи В.Гюго и А.Дюма-отца. Все эти исторические представления — конечно, невысокого образца
в художественном смысле; но они давали бойкие и яркие картины крупнейших моментов новой французской истории.
В скольких пьесах Дюма-отца и его сверстников (вплоть до конца 60-х
годов) великая революция являлась главной всепоглощающей темой.
Рикур был крупный тип француза, сложившегося к
эпохе Февральской революции. Он начал свою карьеру специальностью живописца, был знаком с разными реформаторами 40-х
годов (
в том числе и с Фурье), выработал себе весьма радикальное credo, особенно
в направлении антиклерикальных идей. Актером он никогда не бывал, а сделался прекрасным чтецом и декламатором реального направления, врагом всей той рутины, которая, по его мнению, царила и
в «Comedie Francaise», и
в Консерватории.
Если взять
в расчет, что я начал писать как повествовательс 1862
года, стало быть, это относится лишь (да и то далеко не вполне) к одной четвертой всего 50-летия, то есть с той
эпохи, как я сделался писателем.
В школе старика Рикура я слышал самую высшую"читку"(как у нас говорят актеры) и знакомился по его интересным, живым рассказам со всей историей парижских театров, по меньшей мере с
эпохи июльской революции, то есть за целых тридцать пять
лет.
Он обладал такой же ловкостью, как Э.Жирарден, но был новее, гибче, умел выискивать начинающие таланты, сам преисполнен был всяких житейских и жуирных инстинктов. Он действительно изображал собою Фигаро той
эпохи, перенесенного из комедии Бомарше
в дни самого большого блеска Французской империи — к выставке 1864
года.
Как человек 60-х
годов и как молодой писатель, переживший все, что Тургенев вызывал
в людях моей
эпохи, я не был нисколько настроен против него, ни за «Отцов и детей», ни за «Дым».
Я вспомнил тогда, что один из моих собратов (и когда-то сотрудников), поэт Н.
В.Берг, когда-то хорошо был знаком с историей отношений Тургенева к Виардо, теперь только отошедшей
в царство теней (я пишу это
в начале мая 1910
года), и он был того мнения, что, по крайней мере тогда (то есть
в конце 40-х
годов), вряд ли было между ними что-нибудь серьезное, но другой его бывший приятель Некрасов был
в ту же
эпоху свидетелем припадков любовной горести Тургенева, которые прямо показывали, что тут была не одна"платоническая"любовь.
Как я замечал и выше, вы (хотя я, например, был уже
в конце 60-х
годов мужчиной тридцати
лет) всегда чувствовали между собою и Тургеневым какую-то перегородку, и не потому, чтобы он вас так поражал глубиной своего ума и знаний, а потому, что он не жил так запросами своей
эпохи, как Герцен, даже и за два месяца до своей смерти.
А мои итоги как романиста состояли тогда из четырех повествовательных вещей:"
В путь-дорогу", куда вошла вся жизнь юноши и молодого человека с 1853 по 1860
год, затем оставшихся недоконченными"Земских сил", где матерьялом служила тогдашняя обновляющаяся русская жизнь
в провинции,
в первые 60-е
годы;"Жертва вечерняя" — вся дана петербургским нравам той же
эпохи и повесть"По-американски", где фоном служила Москва средины 60-х
годов.
Стоило вам, встретившись с ним (для меня это было мельком
в конце 1865
года в Женеве), поговорить десять минут, или только видеть и слышать его со стороны, чтобы Москва его
эпохи так и заиграла перед вашим умственным взором Вся посадка тела и головы, мимика лица, движения, а главное — голос, манера говорить, вся музыка его интонаций — все это осталось нетронутым среди переживаний долгого заграничного скитальчества.
Неточные совпадения
Для них подобные исторические
эпохи суть
годы учения,
в течение которых они испытывают себя
в одном:
в какой мере они могут претерпеть.
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал
в Глупове с 1762 по 1770
год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим
годам екатерининской
эпохи, следует предполагать, что для Глупова это было едва ли не лучшее время
в его истории.
С начала
лета в доме стали поговаривать о двух больших предстоящих праздниках: Иванове дне, именинах братца, и об Ильине дне — именинах Обломова: это были две важные
эпохи в виду. И когда хозяйке случалось купить или видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно хорошо пирог, она приговаривала: «Ах, если б этакая телятина попалась или этакий пирог удался
в Иванов или
в Ильин день!»
Она была очень молоденькая
в ту
эпоху, когда учились Райский и Козлов, но, несмотря на свои шестнадцать или семнадцать
лет, чрезвычайно бойкая, всегда порхавшая, быстроглазая девушка.
После этого краткого очерка двух войн нужно ли говорить о третьей, которая кончилась
в эпоху прибытия на мыс фрегата «Паллада», то есть
в начале 1853
года?
