Неточные совпадения
Роль — очень небольшая; но он действительно «создавал» нечто тонко-юмористическое, без шаржа в гримировке, тоне, жестах. Это
был немножко чопорный, но благодушно настроенный гоголевский чиновник, делающий себе из привычки вскрывать письма
постоянное умственное развлечение.
И все
было сделано в каких-нибудь шесть недель. Кроме начальства университетского,
было и свое, домашнее. Я предвидел, что этот внезапный переход в Дерпт смутит мою матушку более, чем отца. Но согласие все-таки
было получено. Мы сложили наши скудные финансы. Свое содержание я получил вперед на семестр; но больше половины его должно
будет уйти на дорогу. И для меня все это осложнялось еще
постоянным расходом на моего служителя, навязанного мне с самого поступления в студенты. Да и жаль
было расстаться с ним.
У магазина не
было особенно бойкой розничной торговли; но, кроме"Библиотеки для чтения", тут
была контора"Искры"и нового еженедельника"Век", только что пошедшего в ход с января 1861 года, и сразу очень бойко, под главным редакторством П.И.Вейнберга, перед тем
постоянного сотрудника"Библиотеки"при Дружинине и Писемском.
Вот все это и начало всплывать в грубоватых шутках и сарказмах моего предшественника (как фельетониста"Библиотеки") Статского советника Салатушки,который уже действовал «вовсю», когда я сделался
постоянным сотрудником «Библиотеки», то
есть в сезон 1860–1861 года.
Из
постоянных сотрудников"Библиотеки"Карнович работал и там; но мы с ним в ту зиму
были очень мало знакомы.
Помнится мне мое посещение его квартиры. Это
было вечером. Я нашел его в самом пекле его"административных"хлопот… Что-то вроде справочной конторы, с
постоянным приходом и уходом студенческой братии. И маленькая юркая фигурка Андреевского, в беспрестанном движении, справках, ответах, распоряжениях, выслушивании всевозможных жалоб, требований, просьб.
Островского я еще не слыхал как чтеца сцен из его комедий. Читал он не так, как Писемский, то
есть не по-актерски в лицах, а писательски, без
постоянной перемены тона и акцента, но очень своеобразно и умело.
Конечно, такая работа позднее меня самого бы не удовлетворяла. Так делалось по молодости и уверенности в своих силах. Не
было достаточного спокойствия и
постоянного досуга при той бойкой жизни, какую я вел в городе. В деревне я писал с большим"проникновением", что, вероятно, и отражалось на некоторых местах, где нужно
было творческое настроение.
Даже и в денежном смысле пустился я слишком налегке. Надо
было, во всяком случае, приготовить свой, хотя бы небольшой, капитал. На тысячерублевую выдачу, которую производил мне бывший издатель, трудно
было вести дело так, чтобы сразу поднять его. Приходилось ограничивать расходы средними гонорарами и не отягчать бюджета излишними окладами
постоянным сотрудникам.
Когда денежные тиски сделались все несноснее и"не давали мне времени писать, я сдал всю хозяйственную часть на руки моего
постоянного сотрудника Воскобойникова, о роли которого в журнале
буду говорить дальше. А теперь кратко набросаю дальнейшие перипетии моей материальной незадачи.
Пока не
было еще повода устранять его; но к концу года он уже не состоял ни в членах редакции, ни в
постоянных сотрудниках.
Такая черта в духовной физиономии моего
постоянного сотрудника способствовала нашему сближению, но только до известного предела. Мне не нравилось в нем то, что он не свободен
был от разных личных счетов и, если б я его больше слушал, способен
был втянуть меня полегоньку в тот двойственный вид полулиберализма, полуконсерватизма, который в нем поддерживался его натурой, раздражительной и саркастической, больше, чем твердо намеченным credo.
Он
был тогда красивый юноша, студент, пострадавший за какую-то студенческую историю. Кажется, он так и не кончил курса из-за этого. Он жил в Петербурге, но часто гостил у своей родной сестры, бывшей замужем за Гурко, впоследствии фельдмаршалом, а тогда эскадронным или полковым командиром гусарского полка. Мать его проживала тогда за границей, в Париже, и сделалась моей
постоянной сотрудницей по иностранной литературе.
Вспомните, как известный ученый и издатель научных сочинений Ковалевский, бывший одно время приятелем семейства Герцена,
был заподозрен в шпионстве. И русские, в согласии самого Герцена, произвели в отсутствие Ковалевского у него домашний обыск и ничего не нашли. Мне это рассказывал один из производивших этот обыск, Николай Курочкин, брат Василия, тогда уже
постоянный сотрудник"Отечественных записок"Некрасова и Салтыкова.
И по возвращении моем в Петербург в 1871 году я возобновил с ним прежнее знакомство и попал в его коллеги по работе в"Петербургских ведомостях"Корша; но долго не знал, живя за границей, что именно он ведет у Корша литературное обозрение. Это я узнал от самого Валентина Федоровича, когда сделался в Париже его
постоянным корреспондентом и начал писать свои фельетоны"С Итальянского бульвара".
Было это уже в зиму 1868–1869 года.
Иван Грозный
был как раз личность, которую он изучал как психолог и писатель. Его взгляд казался многим несколько парадоксальным; но несомненно, что в Иване сидела своего рода художественная натура на подкладке психопата и маньяка неограниченного самодержавия. Оценка москвичей, слишком преклонявшихся перед государственным значением Грозного, не могла удовлетворять Костомарова с его
постоянным протестом и антипатией к московскому жестокому централизму.
Определенного, хотя бы и маленького, заработка я себе не обеспечил никакой
постоянной работой в журналах и газетах. Редакторство"Библиотеки"поставило меня в двойственный свет в тогдашних более радикальных кружках, и мне трудно
было рассчитывать на помещение статей или даже беллетристики в радикальных органах. Да вдобавок тогда на журналы пошло гонение; а с газетным миром у меня не
было еще тогда никаких личных связей.
А уже из Парижа я списался с редакцией газеты"Русский инвалид". Редактора я совсем не знал. Это
был полковник генерального штаба Зыков, впоследствии заслуженный генерал. Тогда газета считалась весьма либеральной. Ее
постоянными сотрудниками состояли уже оба «сиамских близнеца» тогдашнего радикализма (!) Суворин и Буренин как фельетонисты.
Преподавание драматического искусства находилось при мне в руках четырех"сосьетеров": (
постоянных членов труппы) Сансон, Ренье, Брессан и посредственный актер Тальбо. Отдел этот составлял маленькое"государство в государстве". Главное начальство в лице директора, композитора Обера, ни во что не входило. Но я все-таки должен
был явиться и к Оберу — попросить позволения посещать классы декламации, которое он мне сейчас же и дал.
Постоянным предметом разговоров
был ее сын, молодой, красивый малый, исполнявший должности и кучера, и садовника, и привратника.
Даже не очень строгий моралист мог
быть огорчен тем, что учащаяся молодежь так «загрязняет» свои лучшие годы
постоянной возне с продажными женщинами, привыкает к их обществу, целыми днями ведет пустую и часто циничную болтовню.
Да, все это так, но студенческие легкие связи и"сожительства"
были все-таки сортом выше грубого разврата, чисто животного удовлетворения мужских потребностей! Это воздерживало также и от пьянства, от грязных кутежей очень многих из тех, кто обзаводился подругами и жил с ними как бы по-супружески. Это же придавало Латинскому кварталу его игривость, веселость,
постоянный налет легкого французского прожигания жизни.
Венец, хоть и немецкой расы, но не такой, как берлинец и даже мюнхенец. Он — австрияк, с другим темпераментом, с девизом «Wein, Weib und Gesang» (вино, женщина и песня). Да в его крови
есть и всякие примеси, а в
постоянном населении Вены — огромный процент славян (чехов до ста тысяч), венгерцев и тирольских итальянцев. Все здесь отзывается уже югом — и местный диалект, и разговор, и удовольствия, и еда, и характер безделья, и вся физиономия не только уличной жизни, но и домашнего побыта.
От Вырубова же я узнал, что А.И.Герцен приезжает из Швейцарии в Париж на весь сезон и
будет до приискания
постоянной квартиры жить в Hotel du Louvre. Вскоре потом он же говорит мне...
Когда их жизнь несколько определилась, то
есть к декабрю, кружок
постоянных посетителей этих сред оказался очень небольшим.
Позднее, вернувшись в Петербург в начале 1871 года, я узнал от брата Василия Курочкина — Николая (
постоянного сотрудника"Отечественных записок"), что это он, не
будучи даже со мной знаком, стал говорить самому Некрасову обо мне как о желательном сотруднике и побудил его обратиться ко мне с письмом.
К числу ближайших моих собратов и коллег принадлежал и покойный В.Д.Спасович, чрез которого я знакомился со многими
постоянными жителями Петербурга из его единоплеменников. Две-три зимы я много бывал в польских домах, на обедах и вечерах, и находил всегда, что поляки и у нас, то
есть среди своих"завоевателей"и притеснителей, умеют жить бойко, весело, гостеприимно — для тех русских, кто с ними охотно сходится.
Сам Корш встретил меня не особенно приветливо, но оценил то, что я счел своим долгом сначала отъявиться к нему, чтобы знать, желает ли он иметь меня в
постоянных сотрудниках. Какого-нибудь прочного положения в газете я не получил. Мы условились, что я
буду по четвергам писать фельетоны, но никакого отдела он мне не предложил и никакого особенного содержания, кроме построчной платы.
Но мое
постоянное сотрудничество не пошло дальше конца Великого поста. Никого я в газете не стеснял, не отнимал ни у кого места, не
был особенно дорогим сотрудником. Мои четверговые фельетоны, сколько я мог сам заметить, читались с большим интересом, и мне случалось выслушивать от читателей их очень лестные отзывы. Но нервный Валентин Федорович ни с того ни с сего отказал мне в работе и даже ничего не предложил мне в замену.