Неточные совпадения
В труппе
были такие
силы, как Милославский, игравший
в Нижнем не один сезон
в те годы, когда я еще учился
в гимназии, Виноградов (впоследствии петербургский актер), Владимиров, Дудкин (превратившийся
в Петербурге
в Озерова), Никитин; а
в женском персонале: Таланова (наша Ханея), ее сестра Стрелкова (также из нашей нижегородской труппы), хорошенькая тогда Прокофьева, перешедшая потом
в Александрийский театр вместе с Дудкиным.
Из глубины"курятника"
в райке Михайловского театра смотрел я пьесу, переделанную из романа Бальзака"Лилия
в долине". После прощального вечера на Масленой
в Московском Малом театре это
был мой первый французский спектакль. И
в этой слащавой светской пьесе, и
в каком-то трехактном фарсе (тогда
были щедры на количество актов) я ознакомился с лучшими
силами труппы —
в женском персонале: Луиза Майер, Вольнис, Миля, Мальвина;
в мужском — Бертон, П.Бондуа, Лемениль, Берне, Дешан, Пешна и другие.
А
в Дерпте кутежей, то сеть попросту пьянства — и у немцев, и у русских —
было слишком достаточно. Кроме попоек и"шкандалов", не имелось почти никаких диверсий для молодых
сил. Театр мог бы сослужить и общепросветительную и эстетическую службу.
Помню и более житейский мотив такой усиленной писательской работы. Я решил бесповоротно
быть профессиональным литератором. О службе я не думал, а хотел приобрести
в Петербурге кандидатскую степень и устроить свою жизнь — на первых же порах не надеясь ни на что, кроме своих
сил. Это
было довольно-таки самонадеянно; но я верил
в то, что напечатаю и поставлю на сцену все пьесы, какие напишу
в Дерпте, до переезда
в Петербург.
Сила, ум, цепкая наблюдательность, своеобразная форма, беспощадный реализм всего миропонимания; а рядом с этим склонность к обличениютого, что ему
было не по душе
в новом строе общества и литературы, грубоватость приемов, чувственность, чисто русские слабости и пороки — малодушие, себе на уме, приобретательская жилка.
Десять лет раньше Писемский
был бы совершенно на месте и даже представлял бы собой прогрессивную
силу в журнализме, хотя бы и без особенной научной или литературной подготовки.
И я
в следующий сезон не избег того же поветрия, участвовал
в нескольких спектаклях с персоналом,
в котором
были такие
силы, как старуха Кони и красавица Спорова (впоследствии вторая жена Самойлова). Ею увлекались оба моих старших собрата: Островский и Алексей Потехин. Потехин много играл и
в своих пьесах, и Гоголя, и Островского, и сам Островский пожелал исполнить роль Подхалюзина уже после того, как она
была создана такими
силами, как Садовский и П.Васильев.
"Однодворец"после переделки, вырванной у меня цензурой Третьего отделения, нашел себе сейчас же такое помещение, о каком я и не мечтал! Самая крупная молодая
сила Александрийского театра — Павел Васильев — обратился ко мне. Ему понравилась и вся комедия, и роль гарнизонного офицера, которую он должен
был создать
в ней. Старика отца, то
есть самого"Однодворца", он предложил Самойлову, роль старухи, жены его, — Линской, с которой я (как и с Самойловым) лично еще не
был до того знаком.
Я уже видал ее
в такой"коронной"ее роли, как Кабаниха
в"Грозе", и этот бытовой образ, тон ее, вся повадка и говор убеждали вас сейчас же, какой творческой
силой обладала она, как она умела"перевоплощаться", потому что сама по себе
была чисто петербургское дитя кулис — добродушное, веселое, наивное существо, не имеющее ничего общего со складом Кабанихи, ни с тем бытом, где родилось и распустилось роскошным букетом такое дореформенное существо.
Но, повторяю, я забывал о себе как авторе, я не услаждался тем, что вот, после дебюта
в Москве с"Однодворцем", где
будут играть лучшие
силы труппы, предстоит еще несомненный успех, и не потому, что моя драма так хороша, а потому, что такая Верочка, наверно, подымет всю залу, и пьеса благодаря ее игре
будет восторженно принята, что и случилось не дальше как
в январе следующего, 1862 года,
в бенефис учителя Позняковой — Самарина.
К"Современнику"я ни за чем не обращался и никого из редакции лично не знал;"Отечественные записки"совсем не собирали у себя молодые
силы. С Краевским я познакомился сначала как с членом Литературно-театрального комитета, а потом всего раз
был у него
в редакции, возил ему одну из моих пьес. Он предложил мне такую плохую плату, что я не нашел нужным согласиться, что-то вроде сорока рублей за лист, а я же получал на 50 % больше, даже
в"Библиотеке", финансы которой
были уже не блистательны.
В других своих коронных ролях — Медее и Юдифи — она могла пускать
в ход интонации ревности и ярости,
силу характера, притворство. Все это проделывалось превосходно; но и тут пластика игры, декламация и условность жестикуляции
были романтическими только по тону пьесы, а отзывались еще своего рода классической традицией.
Конечно, такая работа позднее меня самого бы не удовлетворяла. Так делалось по молодости и уверенности
в своих
силах. Не
было достаточного спокойствия и постоянного досуга при той бойкой жизни, какую я вел
в городе.
В деревне я писал с большим"проникновением", что, вероятно, и отражалось на некоторых местах, где нужно
было творческое настроение.
Кроме денежных средств, важно
было и то, с какими
силами собрался я поднимать старый журнал, который и под редакцией таких известных писателей, как Дружинин и Писемский, не привлекал к себе большой публики. Дружинин
был известный критик, а Писемский — крупный беллетрист. За время их редакторства
в журнале
были напечатаны, кроме их статей, повестей и рассказов, и такие вещи, как «Три смерти» Толстого, «Первая любовь» Тургенева, сцены Щедрина и «Горькая судьбина» Писемского.
И мы
в редакции решили так, что я уеду недель на шесть
в Нижний и там, живя у сестры
в полной тишине и свободный от всяких тревог, напишу целую часть того романа, который должен
был появляться с января 1865 года. Роман этот я задумывал еще раньше. Его идея навеяна
была тогдашним общественным движением, и я его назвал"Земские
силы".
Первой молодой
силой"Современника"считался ведь Помяловский; а с ним я вступил
в личное знакомство и привлекал его к сотрудничеству. Он положительно обещал мне повесть и взял аванс, который
был мне после его скорой смерти возвращен его товарищем и приятелем Благовещенским.
И
в начале 60-х годов Петр Лавров
был все такой же рослый, полный, с огненными бакенбардами, сильно картавый, речистый, веселый, полный
сил.
В журналах Достоевских критическими
силами были Аполлон Григорьев и Страхов (Косица).
К 1865 году (когда"Библиотека"уже висела на волоске) хорошего романа
в портфеле редакции не
было. И я уехал
в Нижний писать"Земские
силы". Их содержание из тогдашней провинциальной жизни показывало, что я достаточно
в эти четыре года (1861–1864) видел людей и новых порядков.
Кто не
был так издерган за целый год издательского существования, как я, тот не поймет, чем явилась для меня хотя бы краткая поездка за границу, где я мог прийти
в себя, одуматься, осмотреться, восстановить свои
силы. А я-за вычетом первого возвращения
в мае 1866 года (которое длилось с полгода) — провел «
в чужих краях» более пяти лет, с сентября 1865 по январь 1871 года.
Так как я уехал
в Париж без всякой работы
в газете или журнале как корреспондент, то я и не должен
был бегать по редакциям, отыскивать интересные сюжеты для писем. И, повторяю, это
было чрезвычайно выгодно для моего самообразования и накопления
сил для дальнейшей писательской дороги.
Моя «студенческая» жизнь
в Латинском квартале за все эти полгода не нарушалась никакими неприятными инцидентами, текла мирно, разнообразно и с чрезвычайным подъемом всех душевных
сил. Из Петербурга я получал деловые письма и знал вперед, что моему парижскому блаженному житию скоро настанет конец и надо
будет вернуться домой — окончательно ликвидировать злосчастную антрепризу «Библиотеки для чтения».
Но
в тех условиях,
в какие преподавание
было поставлено
в Консерватории, все-таки
в Париже оно велось как нигде. Довольно
было и того, что лучшие
силы Comedie Francaise назначались из сосьетеров. И каждый из них представлял собою особый род игры, особое амплуа; следовательно, достигалось разнообразие приемов, дикции и мимики.
Чувствуя
в себе
силы политического борца, он и тогда уже мог питать честолюбивые планы, то
есть мечтать о депутатском звании, что и случилось через какой-нибудь год. А пока он жил и работал без устали и как газетный репортер, и как адвокат еще с очень тугой практикой.
В Жюле Симоне чувствовался профессор Сорбонны, привыкший излагать философские системы."Громить"он не мог и по недостатку физической
силы, и по тембру голоса, но его речи
были не менее неприятны правительству по своему — на тогдашний аршин — радикализму и фактическому содержанию.
Настоящей любимицей
была Вальтер, на которой держался классический репертуар. Как"герой", Зонненталь, получивший впоследствии дворянство,
был в расцвете
сил. Соперником его на сильные характерные роли считался Левинский, а первым комиком состоял Ларош, очень тонкий актер старой школы, напоминавший мне игру И.П.Сосницкого. Из молодых актрис ни одна не выделялась крупным талантом, а актер Баумейстер, позднее сделавшийся"первым сюжетом"труппы, тогда считался только"хорошей полезностью".
Драматург (и отчасти беллетрист) Вильдебрандт — не знаю,
был ли австриец родом. Он тогда
был в расцвете своих
сил, ставил пьесы на Бург-театре (и женат
был на молодой актрисе этой сцены), но не представлял собою особенно крупной творческо-художественной величины.
Дюма
был тогда еще
в полной
силе, бравый, рослый мужчина, военного вида,
в усах, с легкой проседью, одетый без франтовства, с тоном умного, бывалого, речистого парижанина, очень привычного к светским сферам, но не фешенебля, не человека аристократической воспитанности.
И всего этого она достигла, конечно, своим умом и характером, то
есть силой воли, потому что характер ее,
в тесном смысле, многие, если не все, считали неприятным.
И для меня лично Париж как-то потускнел. Приманки зимнего сезона перестали занимать. Потянуло вон. Для газетного сотрудника
было все-таки немало интересного и
в Палате с такой новой
силой, как Гамбетта, и
в журнализме с"Фонарем"Рошфора, и
в общем подъеме, направленном против бонапартизма, который искал популярности и шел на разные либеральные уступки.
Может
быть, он охладел ко мне
в силу еще каких-нибудь мне неизвестных причин, но между нами и на письмах не выходило никакой размолвки, а не видались мы с декабря 1866 года, то
есть более четырех лет. Он еще наезжал постом
в Петербург, и мы с ним провели несколько вечеров, мне с ним
было весело, но задушевности отношений уже недоставало.
Продиктованы
были некоторые части"
В путь-дорогу","Земские
силы","
В чужом поле","Жертва вечерняя" — все
в Париже.
Мое общее впечатление
было такое: он и тогда не играл такой роли, как Герцен
в годы"Колокола", и его"платформа"не
была такой, чтобы объединять
в одно целое массу революционной молодежи. К марксизму он относился самостоятельно, анархии не проповедовал; а главное,
в нем самом не
было чего-то, что дает агитаторам и вероучителям особую
силу и привлекательность, не
было даже и того, чем брал хотя бы Бакунин.
В 60-х годах этот журнал, после ловкого редакторства Сенковского, которого безуспешно заменили Дружинин и Писемский,
был совершенно заслонен"Отечественными Записками"и"Современником"и стал неудержимо падать, разорив Боборыкина и обременив его на многие годы крупными долгами, требовавшими от него особого напряжения трудовой
силы.