Неточные совпадения
Все, что тогда
было поживей умом и попорядочнее, мужчины и женщины, по-своему шло вперед, читало, интересовалось и событиями на Западе, и всякими выдающимися фактами внутренней жизни, подчинялось, правда, общему гнету сверху, но не всегда мирилось с ним, сочувствовало тем, кто «пострадал», значительно
было подготовлено к тому движению, которое началось
после Крымской
войны, то
есть всего три года
после того, как мы вышли из гимназии и превратились в студентов.
С Рикуром я долго водил знакомство и, сколько помню, посетил его и
после войны и Коммуны. В моем романе"Солидные добродетели"(где впервые в нашей беллетристике является картина Парижа в конце 60-х годов) у меня
есть фигура профессора декламации в таком типе, каким
был Рикур. Точно такого преподавателя я потом не встречал нигде: ни во Франции, ни в других странах, ни у нас.
Тогда, то
есть в 1868 году и позднее, в Париже мне приводилось видать его издали, в театрах, но во время
войны, когда он жил еще эмигрантом в Брюсселе (тотчас
после Седана), я посетил его. Но об этом расскажу дальше.
Правда, тогда уже не у одного меня складывалась оценка Толстого (
после"
Войны и мира") как великого объективного изобразителя жизни. Хотя он-то и
был всегда «эгоцентрист», но мы еще этого тогда недостаточно схватывали, а видели то, что он даже и в воспроизведении людей несимпатичного ему типа (Наполеона, Сперанского) оставался по приемам прежде всего художником и сердцеведом.
Главное ядро составляли тогда бельгийские и немецкие представители рабочих коопераций и кружков. В Брюсселе движение уже давно назревало. Немцы еще не
были тогда тем, чем они стали позднее,
после войны 1870 года. Трудно
было и представить себе тогда, то
есть в конце 60-х годов, что у них социал-демократическая партия так разовьется и даст через тридцать с небольшим лет чуть не сто депутатов в рейхстаг.
Прежний, строго консервативный, монархический режим, отзывавшийся временами Меттерниха, уже канул.
После войны 1866 года империя Габсбургов радикально изменила свое обличье, сделалась дуалистическим государством, дала «мятежной» Венгрии права самостоятельного королевства, завела и у себя, в Цизлейтании, конституционные порядки. Стало
быть, иностранец уже не должен
был бояться, что он
будет более стеснен в своей жизни, чем даже и в Париже Второй империи.
После обнародования конституции Кортесы утратили подвинченность интереса. Все уже знали, что
будет либеральная монархия с разными претендентами на престол. Никто еще не ожидал ни того, что Прим погибнет от руки заговорщика, ни того, что из-за пресловутой кандидатуры Гогенцоллернского принца загорится ровно через год такой пожар, как
война между германской и французской империями.
Берлинский сезон
был для меня не без интереса. Я ходил в Палату и слышал Бисмарка, который тогда совсем еще не играл роли национального героя, даже и
после войны 1866 года, доставившей Пруссии первенствующее место в Германском союзе.
Под Мец я попал тотчас
после сдачи крепости и видел, до какой степени немцы
были хорошо приготовлены к
войне, как у них все
было пропитано духом дисциплины, как их военное хозяйство велось образцово. Все это я подтверждал, но не мог не жалеть Франции, где ненавистный всем нам режим Второй империи уже пал и теперь на заклание
была обречена пруссакам не империя, а Французская демократическая республика. Этого забывать нельзя!
Рошфора, попавшего также в вожаки Коммуны, тут не судили. Он
был приговорен к ссылке в Новую Каледонию, откуда и бежал впоследствии. Во время
войны он перед тем, как попасть во временное правительство
после переворота 4 сентября, жил как эмигрант в Брюсселе, где я с ним тогда и познакомился, только теперь точно не могу сказать — в ту ли осень или несколько раньше.
Неточные совпадения
—
Есть факты другого порядка и не менее интересные, — говорил он, получив разрешение. — Какое участие принимало правительство в организации балканского союза? Какое отношение имеет к балканской
войне, затеянной тотчас же
после итало-турецкой и, должно
быть, ставящей целью своей окончательный разгром Турции? Не хочет ли буржуазия угостить нас новой
войной? С кем? И — зачем? Вот факты и вопросы, о которых следовало бы подумать интеллигенции.
В декабре 1850 г., за день до праздника Рождества Христова, кафры первые начали
войну, заманив англичан в засаду, и
после стычки, по обыкновению, ушли в горы. Тогда началась не
война, а наказание кафров, которых губернатор объявил уже не врагами Англии, а бунтовщиками, так как они
были великобританские подданные.
После этого краткого очерка двух
войн нужно ли говорить о третьей, которая кончилась в эпоху прибытия на мыс фрегата «Паллада», то
есть в начале 1853 года?
Адмирал, в последнее наше пребывание в Нагасаки, решил идти сначала к русским берегам Восточной Сибири, куда, на смену «Палладе», должен
был прибыть посланный из Кронштадта фрегат «Диана»; потом зайти опять в Японию, условиться о возобновлении,
после войны, начатых переговоров.
Только один раз, когда
после войны, с надеждой увидать ее, он заехал к тетушкам и узнал, что Катюши уже не
было, что она скоро
после его проезда отошла от них, чтобы родить, что где-то родила и, как слышали тетки, совсем испортилась, — у него защемило сердце.