Неточные совпадения
Двое судей в верблюжьих
кафтанах. Оба — пьянчуги, из самых отчаянных горлопанов, на отца его науськивали мир; десятки раз дело доходило до драки; один —
черный, высокий, худой; другой — с брюшком, в «гречюшнике»: так называют по-ихнему высокую крестьянскую шляпу. Фамилии их и имена всегда ему памятны; разбуди его ночью и спроси: как звали судей, когда его привели наказывать? — он выговорит духом: Павел Рассукин и Поликарп Стежкин.
А вот это самое колесо в глубине сцены стоит, а кругом сбиры, полиция в
черных кафтанах, на голове черные колпаки, лица в черных масках.
Утро тихое, ясное. Табун пошел в поле. Холстомер остался. Пришел странный человек, худой, черный, грязный, в забрызганном чем-то
черным кафтане. Это был драч. Он взял, не поглядев на него, повод оброти, надетой на Холстомера, и повел. Холстомер пошел спокойно, не оглядываясь, как всегда волоча ноги и цепляя задними по соломе. Выйдя за ворота, он потянулся к колодцу, но драч дернул и сказал: — Не к чему.
Кругом стояли ее домашние: слуги в
черных кафтанах с гербовыми лентами на плече и со свечами в руках; родственники в глубоком трауре, — дети, внуки и правнуки.
В след за нею немец-лекарь, в
черном кафтане и в ученом парике, вошел, пощупал у Наташи пульс и объявил по-латыни, а потом и по-русски, что опасность миновалась.
Неточные совпадения
Еще с горы открылась ему под горою тенистая, уже скошенная часть луга, с сереющими рядами и
черными кучками
кафтанов, снятых косцами на том месте, откуда они зашли первый ряд.
Завернутые полы его
кафтана трепались ветром; белая коса и
черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нем капитана, танцующее положение тела — взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал — но что?
Студент университета, в длинном, точно
кафтан, сюртуке, сероглазый, с мужицкой, окладистой бородою, стоял среди комнаты против щеголевато одетого в
черное стройного человека с бледным лицом; держась за спинку стула и раскачивая его, человек этот говорил с подчеркнутой любезностью, за которой Клим тотчас услышал иронию:
Лицо у него от загара и пыли было совсем
черное, глаза ушли под шапку, только усы и борода, точно из овечьей бело-золотистой, жесткой шерсти, резко отделялись от темного
кафтана.
— Ишь, ловкий какой! — говорил раскачивавшийся на сытой кобыле
черный мужик с лохматой, никогда нерасчесываемой бородой ехавшему с ним рядом и звеневшему железными путами другому старому худому мужику в прорванном
кафтане.