Может ли быть полное счастье, когда оно связано с утайкой и вот с такими случайностями? Наверно, здесь, на этом самом пароходе, если бы прислуга, матросы, эта «хозяйка» и ее кавалеры знали, что Серафима не жена его да еще убежала с ним, они бы стали называть ее одним из цинических слов, вылетевших сейчас из тонкого, слегка скошенного рта татарки.
Неточные совпадения
Мог ли он, Теркин,
быть судьей?
Вернулся он к вечернему чаю, застал их в цветнике и не
мог догадаться,
было ли между ними объяснение или нет.
Из-за чего
будет он подчиняться? Молчать? Когда вся душа вот уже второй день трепещет… Никто не
может запретить ему во всем обвинить себя самого. Но допустит
ли его Серафима до разговора с глазу на глаз с Калерией?
Не
могла она не остановиться и не оглядеть Калерии. Ничего не
было ни в ее «мундире», ни в ее позе раздражающего, но всю ее поводило от этой «хлыстовской богородицы». Не верила она ни в ее святость, ни в ее знания, ни во что! Эта «черничка» торчит тут как живой укор. С ней надо объясняться, выставлять себя чуть не мошенницей, просить отсрочить возврат денег или клянчить: не поделится
ли та с нею после того, как они с матерью уже похозяйничали на ее счет.
Неужели свыше суждено
было, чтобы достояние Калерии попало опять в руки Серафимы? Он смирялся перед этим. Сам-то он разве не
может во имя покойницы продолжать ее дело?.. Она мечтала иметь его своим пособником. Не лучше
ли двадцать-то тысяч, пока они еще не отосланы к матери Серафимы, употребить на святое дело, завещанное ему Калерией? Богу
будет это угоднее. Так он не
мог поступить, хотя долговой документ и у него в руках… Пускай эти деньги пойдут прахом. Он от себя возместит их на дело покойницы.
— Не я один, — говорил ему Аршаулов, не меняя тона. — Попадались, как и я же, из-за какой-нибудь ничтожной записки или старого конверта, визитной карточки. Мало
ли с кем случалось встречаться и переписываться!.. Я, лично, против грубого насилия; но на иной взгляд и я — такой же разрушитель!.. Иначе и не
могло быть!
— Я их и не выгораживаю, Василий Иваныч. И каковы бы они ни
были, все-таки ими держалось общинное начало. — Аршаулов взял его за руку. — Войдите сюда. Не говорит
ли в вас горечь давней обиды… за отца и,
быть может, за себя самого? Я вашу историю знаю, Василий Иваныч… Вам здесь нанесли тяжкое оскорбление… Вы имели повод возненавидеть то сословие, в котором родились. Но что такое наши личные обиды рядом с исконным долгом нашим? Мы все, сколько нас ни
есть, в неоплатном долгу перед той же самой гольтепой!..
Зачем она прислала за Николаем Никанорычем?
Может быть, „за этим самым“. Не написал
ли он ей письма? Он такой умный. Если просить согласия, то у нее — у первой. Как она скажет, так и папа.
— Понимаю!.. Видите, Иван Захарыч… — Первач стал медленно потирать руки, — по пословице: голенький — ох, а за голеньким — Бог… Дачу свою Низовьев, — я уже это сообщил и сестрице вашей, — продает новой компании… Ее представитель — некий Теркин. Вряд
ли он очень много смыслит. Аферист на все руки… И писали мне, что он сам мечтает попасть поскорее в помещики… Чуть
ли он не из крестьян. Очень
может быть, что ему ваша усадьба с таким парком понравится. На них вы ему сделаете уступку с переводом долга.
Теркин отошел к письменному столу и стал закуривать папиросу. Он делал это всегда в минуты душевного колебания. Спасать Зверева у него не
было желания. Даже простой жалости он к нему не почувствовал. Но с кем не
может случиться беды или сделки с совестью? Недаром вспомнилась ему Калерия и ее „сиротские“ деньги. Только беспутство этого Зверева
было чересчур противно. Ведь он два раза запускал руку в сундук. Да и полную
ли еще правду рассказал про себя сейчас?..
— Или,
быть может, излишняя скромность мешает вам
быть откровенным? Я не берусь проникнуть в вашу душу, Василий Иваныч; но если в вас нет затаенной страсти, то вряд
ли есть и равнодушие…
Буду чудовищно откровенен. Равнодушию я бы обрадовался, как манне небесной.
А любит
ли он ее?
Может быть, только морочит, как дурочку? Он знает, что красив и должен нравиться.
— Именно!.. Не угодно
ли вон туда в беседку, взглянуть на Заволжье сквозь розовую дымку? Или,
быть может, чай кушать желаете, Василий Иваныч?
— Господи! — перебила она себя. — Так хорошо!.. Воздух!.. Пахнет как! Река наша — все та же. Давно
ли? Каких-нибудь два года, меньше того… Тоже на берегу… и на этом самом… А? Вася? Тебе неприятно? Прости, но я не
могу. Во мне так же радостно екает сердце. Точно все это сон
был, пестрый такой, тяжелый, — знаешь, когда домовой давит, — и вот я проснулась… в очарованном саду… И ты тут рядом со мной! Господи!..
— Потому что в брак она вступает редко — раз в шесть, в семь лет, а не ежегодно, как столько других произрастаний. Ей приходится вести жизнь строгую. На постноядении стоит всю жизнь — и в какие выси поднимается. На чем держится корнями, сами изволите знать. Потому и не
может она вокруг себя разводить густой подлесок, обречена на одиночество, и под нею привольно только разве вереску. Но и в нем
есть большая краса. Не угодно
ли поглядеть… Вон он в полном цвету!
Неточные совпадения
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не
может их выдержать, не так
ли?
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так
ли бы надобно
было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не
могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Софья. Да скажите ж мне, пожалуйста, виноваты
ли они? Всякий
ли человек
может быть добродетелен?
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен
ли, богат
ли жених? Хороша
ли, богата
ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не
может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только
будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
Вольнодумцы, конечно,
могут (под личною, впрочем, за сие ответственностью) полагать, что пред лицом законов естественных все равно, кованая
ли кольчуга или кургузая кучерская поддевка облекают начальника, но в глазах людей опытных и серьезных материя сия всегда
будет пользоваться особливым перед всеми другими предпочтением.