Неточные совпадения
От него же она узнает подробности о какой-то миллионной
компании, которая с весны покупает огромные лесные дачи, по сю
и по ту сторону Волги, в трех волжских губерниях.
— Продает
компании… про которую я уже вам сообщал. На днях ждут сюда представителя этой
компании. Говорят — первоклассный делец
и воротила. Из мужиков, но с образованием. А фамилия — самая такая простонародная: Теркин.
— Понимаю!.. Видите, Иван Захарыч… — Первач стал медленно потирать руки, — по пословице: голенький — ох, а за голеньким — Бог… Дачу свою Низовьев, — я уже это сообщил
и сестрице вашей, — продает новой
компании… Ее представитель — некий Теркин. Вряд ли он очень много смыслит. Аферист на все руки…
И писали мне, что он сам мечтает попасть поскорее в помещики… Чуть ли он не из крестьян. Очень может быть, что ему ваша усадьба с таким парком понравится. На них вы ему сделаете уступку с переводом долга.
— Я не говорю, что мне удастся непременно попасть на службу
компании, но есть шансы,
и весьма серьезные.
— Другое дело — заохотить представителя
компании, этого Теркина. Если же ему самому приглянется
и ваша усадьба с парком, то надо будет на этом особенно поиграть. Вряд ли у него есть свои большие деньги. Разгорятся у него глаза на усадьбу — мой совет: продать ему как можно сходнее.
— Стало быть, если не
компания, крах неизбежен, заключил Первач. — Банк может прекратить платежи, имения упадут, вы загубите
и усадьбу с парком,
и лесную дачу за какую-нибудь презренную недоимку.
До боли в висках любовался он усадьбой,
и вот судьба привела его сюда же главным воротилой большой
компании, скупающей леса у помещиков.
И когда захочет, через два-три года
компания уступит ему в полную собственность.
— К приварку — не в виде мяса, а презренного металла — ныне все получили пристрастие… Уж не знаю, кого вы возьмете на службу
компании, Василий Иваныч, только специалиста все-таки не мешает… Про себя скажу — кое-чему я, путем практики, научился
и жизнь российских лесных пространств чую
и умом,
и сердцем… Но никогда я не позволю себе против высшей науки бунтовать.
Записку Звереву он написал сдержанно, хотя
и на „ты“; сказал в ней, что желательно было бы повидаться после десяти с лишком лет,
и не скрыл своего теперешнего положения — главного представителя лесной
компании.
— Хотя бы
и так Павел Иларионович! я выразился сейчас, что прискорбно видеть это; но, как представитель
компании, я должен радоваться. По крайности, промысловые люди взялись за ум
и хотят сохранить отечеству такое благо, как леса Поволжья.
— Она, вероятно, узнала, что вы стоите теперь во главе лесопромышленной
компании,
и предполагала, что вы пожалуете на наш съезд „леших“…
И выходит — он сильнее всех. Отчего? Оттого что у него деньги? Так ведь он не сам скупает леса, а для какой-то „
компании“. Ему доверяют такие дела. Стало, он — честный
и умный.
— Стало быть,
компании понадобились наш дом
и парк?
И она даст цену больше других? — Саня добавила грустно: — Вот папа
и отдаст.
К Теркину он быстро стал привязываться. Не очень он долюбливал нынешних „самодельных людей“, выскочивших из простого звания, считал многим хуже самых плохих господ, любил прилагать к ним разные прозвания, вычитанные в журналах
и газетах. Но этот хоть
и делец, он ему верит: они с ним схожи в мыслях
и мечтаниях. Этому дороги родная земля, Волга, лес; в
компании, где он главный воротила, есть идея.
— В таком именно смысле повел речь.
И я немножко притворился, Василий Иваныч, что не совсем его понимаю. Ему оченно хочется попасть на службу
компании.
— Я все помалчивал… Пускай, мол, выскажется до самого дна. Да почему
и не предположить, что такая величина, как я, польстится на то, чтобы вступить в союз с господином таксатором… Ни больше ни меньше, как всех мы должны провести
и вывести Низовьева, Черносошного, вас, Василий Иваныч,
и — в лице вашем — всю
компанию.
Василию, мол, Иванычу ничего не будет стоить: побудить
компанию вместе с дачей приобрести
и усадьбу с парком, сделать из нее центральный пункт всего приволжского лесного промысла
и хозяйства
компании и вместе — заложить здесь фундамент для распространения здравых познаний по лесоводству
и уходу за всеми видами строительных
и фруктовых деревьев…
— Правильно, Антон Пантелеич, правильно. Идея богатая, только надо ее позолотить господам компанейцам, чтобы не сразу огорошить непроизводительным расходом… Я вам, так
и быть, признаюсь: хочется мне больно за собой усадьбу с парком оставить, войти с
компанией в особое соглашение.
Ему
и это было бы на руку. Если Теркин возьмет его на службу
компании, в звании главного таксатора, а Саня очутится директоршей, —
и прекрасно! Он сумеет закрепить за собою доверие мужа
и жены.
— Только со мною надо во всем начистоту… Вам, быть может, желательно бы было продолжать
и дальнейшие работы, какие наша
компания будет производить в своих лесных угодьях?
— До этого еще далеко… Иван Захарыч может в скором времени очутиться в весьма печальных обстоятельствах… Я бы не сказал этого другому покупщику, но вы — человек благородной души,
и вам я могу это сказать. Разумеется,
компания не обязана входить в семейные интересы продавцов. С другой стороны, от меня зависит направить торг так или иначе.
— Веселая
компания у вас была.
И пение, кажется?
— Да, — ответил ей Теркин, присаживаясь к столу. — Я застал
компанию в полном сборе. Кажется, у вас скоро
и свадьба? — прибавил он простодушно.
— Неужели же от двух вотчин Ивана Захарыча ничего не останется? Мне неловко спрашивать об этом. Я — представитель
компании, которой ваш брат предлагает свой лес
и даже — вам это, вероятно, известно —
и эту усадьбу с парком. Если мы поладим, он получит самую высшую цену по здешним местам… Но только, почтеннейшая Павла Захаровна, надо устранить всяких ненужных посредников
и маклаков.
— Та-та-та! — перебил Теркин
и махнул рукой. Без жалких слов, Павла Захаровна, без жалких слов… Я вам нужен.
И кроме меня в эту минуту никто у Ивана Захарыча лесной его дачи за хорошую цену не купит. Только наша
компания может это себе позволить.
И усадьбу с парком
компания не купит без моего особого ходатайства. Следственно, извольте выбирать: или сделайте порядочное дело
и не обижайте ни в чем не повинной девушки, не развращайте ее, да еще так предательски…
Разливала Марфа Захаровна. Саня сидела немножко поодаль. Первач отошел к перилам, присел на них, обкусывал стебелек какой-то травы
и тревожно взглядывал на тот конец стола, где между Иваном Захарычем
и его старшей сестрой помещался Теркин. Он уже почуял, что ему больше ходу не будет в этом доме, что „лесной воротила“ на службу
компании его не возьмет… Да
и с барышней ничего путного не выйдет.
Если
компания не одобрит ее, тем лучше: это будет его имение,
и он на свой счет создаст в нем школу практических лесоводов.
Павла Захаровна поглядела вбок на сестру: „довольно, мол,
и одного хама, а то еще его приказчиков всяких в свою
компанию принимать!“
Они условились накануне чем свет встать, отправиться в заказник пешком, натощак,
и никого в доме не будить. Вчера вотчина Черносошных с этим заказником перешла во владение
компании,
и вчера же обручили Теркина с Саней.
А она станет разорять лесного миллионщика, доводить его до продажи не таким радетелям, как Теркин с его
компанией, а на сруб жадным
и бесстыдным барышникам.
Неточные совпадения
Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь;
компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери
и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони все видишь.
Они знали его щедрость,
и чрез полчаса больной гамбургский доктор, живший наверху, с завистью смотрел в окно на эту веселую русскую
компанию здоровых людей, собравшуюся под каштаном.
Правда, мужики этой
компании, хотя
и условились вести это дело на новых основаниях, называли эту землю не общею, а испольною,
и не раз
и мужики этой артели
и сам Резунов говорили Левину: «получили бы денежки за землю,
и вам покойнее
и нам бы развяза».
Сначала мулла прочитает им что-то из Корана; потом дарят молодых
и всех их родственников, едят, пьют бузу; потом начинается джигитовка,
и всегда один какой-нибудь оборвыш, засаленный, на скверной хромой лошаденке, ломается, паясничает, смешит честную
компанию; потом, когда смеркнется, в кунацкой начинается, по-нашему сказать, бал.
Вскоре после этого, когда к нашей
компании присоединился еще Иленька Грап
и мы до обеда отправились на верх, Сережа имел случай еще больше пленить
и поразить меня своим удивительным мужеством
и твердостью характера.