Ему бы следовало сейчас же спросить: «Откуда же ты их добудешь?» — но он ушел от такого вопроса. Отец Серафимы умер десять дней назад. Она третьего дня убежала от мужа. Про завещание отца, про наследство, про деньги Калерии он хорошо помнил разговор у памятника; она пока ничего ему еще не говорила, или, лучше, он сам как бы умышленно не
заводил о них речи.
Неточные совпадения
Он скорбел
о скудости заработка кустарей, собирал их, вдалбливал в их мозги, как хорошо было бы им
завести товарищество и артель, писал в газетах, ездил в Петербург, просил у высшего начальства субсидии, добился ее, сам сочинял устав и целых два года изнывал на этом деле, перебивался с хлеба на квас.
Он хорошо понимал, куда клонит Дубенский, и сам не прочь был потолковать
о том, как бы надо было людям трудовым и новым
заводить, что можно, сообща.
Он ни разу не вспомнил
о Серафиме, вплоть до ухода, когда Большова,
провожая его в переднюю, спросила...
Скорее, она мечтала
о чем-то,
завести что-то такое на родине, для чего надо бы раздобыться небольшим капиталом.
Коли так было, она не будет унижаться, допрашивать: ни Калерию, ни его. Не хотел соблюсти свое достоинство, распустил нюни перед этой святошей — тем хуже для него. Но ее они не
проведут. Она по глазам его, по тону сейчас расчует: вышел ли между ними разговор
о деньгах или нет.
Она мечтала
о небольшой приходящей лечебнице для детей на окраинах своего родного города, так чтобы и подгородным крестьянам сподручно было носить туда больных, и городским жителям. Если управа и не поддержит ее ежегодным пособием, то хоть врача добудет она дарового, а сама станет там жить и всем заведовать. Найдутся, Бог даст, и частные жертвователи из купечества. Можно будет
завести несколько кроваток или нечто вроде ясель для детей рабочего городского люда.
Тетка Павла любит распространяться
о том, будто их предок
провожал Михаила Феодоровича, когда его выбрали в Москве на царство, и чуть ли не спас его.
— Для какого черта, — крикнул он и заходил по камере, — для какого черта он меня в колодники произвел, этот правоведишка-гнуснец! Что я, за границу, что ли, удеру? На какие деньги? И еще толкуют
о поднятии дворянства! Ха-ха! Хорошо поднятие!
Возили меня сегодня по городу в халате, с двумя архаровцами. Да еще умолять пришлось, чтобы позволили в долгушке проехать! А то бы пешком, между двумя конвойными, чтобы тебе калачик или медяк Христа ради бросили!
Эти расходы заставляли Гордея Евстратыча крепко задумываться, и он несколько раз
заводил о них речь с Татьяной Власьевной, которая всегда держала руку Владимира Петровича.
Неточные совпадения
Стародум. Взяв отставку, приехал я в Петербург. Тут слепой случай
завел меня в такую сторону,
о которой мне отроду и в голову не приходило.
Противообщественные элементы всплывали наверх с ужасающею быстротой. Поговаривали
о самозванцах,
о каком-то Степке, который, предводительствуя вольницей, не далее как вчера, в виду всех,
свел двух купеческих жен.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича
о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели человек начинает издалека
заводить речь
о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.
Потом
завел речь
о прелестях уединенной жизни и вскользь заявил, что он и сам надеется когда-нибудь найти отдохновение в стенах монастыря.
Вымостил Большую и Дворянскую улицы,
завел пивоварение и медоварение, ввел в употребление горчицу и лавровый лист, собрал недоимки, покровительствовал наукам и ходатайствовал
о заведении в Глупове академии.