Неточные совпадения
— Еще бы!
Да это Борис Петрович…
—
Да ведь вы и на пароход-то сели, Василий Иванович, перед самым обедом. Мне невдомек. Желаете познакомиться?
Он все еще волновался и, обыкновенно очень речистый, искал слов. Его не смущало то, что он беседует с таким известным человеком;
да и весь тон, все обращение Бориса Петровича были донельзя просты и скромны. Волнение его шло совсем из другого источника. Ему страстно захотелось излиться.
Да и сам-то, против воли, помогаешь хищению.
А с нищетой
да с пропойством что вы устроите?
— У наших, у здешних, по крайней мере, на душе-то нет-нет
да и заиграет что-то.
—
Да у него своя вера. Поп сам по себе, а народ сам по себе.
—
Да, голубчик, там погощу денька два-три у одного приятеля и в Москву по чугунке.
— Долго рассказывать. А для вас, как для изобразителя правды… занятно было бы.
Да Андрей Фомич, поди, совсем истерзался?..
— Нет, уж вы там вдвоем благодушествуйте. Места нет,
да я и плохой чаепийца, даром что нас водохлебами зовут.
И досада начала разбирать его на то, что капитан помешал их разговору,
да и сам он не так направил беседу с Борисом Петровичем.
Да, он мужицкого рода, настоящий крестьянский сын, подкидыш, взятый в дом к «смутьяну», Ивану Прокофьеву Теркину, бывшему крепостному графов Рощиных, владельцев половины села Кладенца.
Да, его не потянуло и на палубу.
Да его же обвинили, заподозрили, держали взаперти, сослали, — и хоть бы один из бывших членов правления, которые потом разграбили кассу, постоял за него!..
Положим, и на женщину он давно смотреть стал как бы по-охотницки,
да и невысокого о ней вообще мнения, — в этом, быть может, мужик сказался, — ловить себя он не даст,
да и застраховать себя от ее чар не в состоянии.
«Кузьмичев уже завалился спать, — успокаивал он себя, —
да и Борис Петрович также».
Так они и не справились до появления Кузьмичева, что случилось часа через полтора, когда красная полоса заката совсем побледнела и пошел девятый час. Сорвать пароход с места паром не удалось помощнику и старшему судорабочему, а завозить якорь принимались они до двух раз так же неудачно. На все это глядел Теркин и повторял при себя: «Помощника этого я к себе не возьму ни под каким видом,
да и Андрей-то Фомич слишком уж с прохладцей капитанствует».
Она — жена судейского, служащего здесь больше пяти лет,
да еще в такой должности, как следователь самого главного участка в городе.
Она была «порядочная», без сомнения, держала себя совсем прилично, хотя и смело, и одета была чудесно. До сих пор он помнит черную большую шляпу с яркими цветами, покрытую кружевом, откуда, точно из-под навеса, глядели ее глаза и улыбались ему.
Да, сразу начали улыбаться. Он было подумал: она над ним посмеивается, что он сидит таким дураком.
Слова он, кажется, произносил не совсем верно, но он их так заучил с детства,
да и она так же. Но что бы они ни пели, как бы ни выговаривали слов, их голоса стремительно сливались, на душе их был праздник. И она, и он забыли тут, где они, кто они; потом она ему признавалась, что муж, дом — совсем выскочили у нее из головы, а у него явилось безумное желание схватить ее, увлечь с собой и плыть неизвестно куда…
За это он ей благодарен. Значит, в ней есть прямота. Противно ей ввести его к себе в дом и под личиною держать при себе в звании тайного любовника. При редких наездах ничего бы и не всплыло наружу. Тогда стало бы гораздо свободнее. Вот такая встреча в саду показалась бы совсем простой встречей.
Да и надобности не было бы сходиться здесь по уговору. Просто явился к ним, когда мужа нет,
да и предложил пройтись на набережную.
Он не мечтал о ее поцелуях, —
да и как они будут целоваться в публичном месте, — но жаждал общения с ней, ждал того света, который должен взвиться, точно змейка электрического огня, и озарить его, ударить его невидимым током вместе со взрывом страсти двух живых существ.
—
Да вот, что я хочу с тобой переговорить о делах… Видишь, нашей сестре нельзя быть без обеспечения. — Она тихо рассмеялась. — Я знаю, интеллигенты разные сейчас за Островского схватятся? это, мол, как та вдова-купчиха, что за красавчика вышла… помнишь?.. Как бишь называется пьеса?
—
Да,
да. Там она рассуждает: «Что я буду без капитала?.. Дура, мол!..» Я вот и не дура, и не безграмотная, а горьким опытом дошла до того же в каких — нибудь два года… От моего приданого один пшик остался! Тряпки
да домашнее обзаведение!
— Боюсь я вот чего, Вася, — она продолжала еще тише, — дела-то отцовы позамялись в последние годы. Я сама думала,
да и в городе долго толковали, что у него большой капитал, кроме мельницы, где они живут.
— Вася! ты на меня как сейчас взглянул — скажешь: я интересанка!.. Клянусь тебе, денег я не люблю, даже какое-то презрение к ним чувствую; они хуже газетной бумаги, на мой взгляд… Но ты пойми меня: мать — умная женщина,
да и я не наивность, не институтка. Только в совете нам не откажи, когда нужно будет… больше я ни о чем не прошу.
Как я смотрю? — переспросил ее Теркин. —
Да признаться тебе, не очень я одобряю всех этих стриженых.
То в божественность ударится — хотела даже в скит поступить,
да скитов-то не оказалось и на самом Иргизе.
Кажется, посылала в Москву, в редакцию;
да там, должно быть, вышутили ее жестоко в ответном письме — и с нее это слетело.
— Как тебе сказать… И
да, и нет. Завещания никакого не оставил дядя. И обороты главные, по хлебной торговле, у них были общие. Часто отец его выручал. Я думаю, значилось, быть может, за ним несколько тысчонок, не больше.
— Это трудно сказать… Он насчет дел своих всегда скрытен был.
Да и с тех пор, как болеет, не очень-то от него узнаешь правду… Даже и маменьке ничего не говорит. Скажет — когда совсем смерть придет.
—
Да я и не думаю, — мягко выговорил Теркин. — Тысяч всего двадцати не хватает. Остальное мне поверят!.. Заработаем духом!
Он не понимал даже, как мог он оторваться от нее и попасть на пароход.
Да и она, — скажи он слово, осталась бы до позднего часа, и тогда ее разрыв с мужем произошел бы сегодня же. Ведь нынче вечером должен приехать из Москвы Рудич. Но она ушла в допустимый час — часа в два. В такой час она могла, в глазах прислуги, вернуться из сада или гостей.
Да, он почти пугался того, как эта женщина «захлестнула» его.
Кто был помягче — давали,
да и риску большого не предвидели. С вакаций воспитанник приедет наверно при деньгах, можно было и родителям написать. До этого, однако, никто себя не доводил.
Сильно захотелось Теркину повидаться со своими; уроки как-то не задавались в ту зиму, просить отца о присылке денег он не хотел,
да и хорошо знал, что не из чего.
Зверев мог бы, конечно, расплатиться. Он привез с собою больше тридцати рублей,
да проиграл на бильярде. Теркин ему немного попенял.
И так шло месяца два. Друг друга они успокаивали: Виттиху прямой расчет молчать. Откройся история, хотя бы и не через него, их выключат,
да и ему хода не будет, в инспекторы не попадет.
Для Перновского это было слишком на руку,
да он и помимо того не упустил бы никогда ничего подобного без разоблачения.
— О вас с мамынькой, — он выговаривал по-деревенски, когда был со своими, — не подумал, тятенька, простите! Ученье мое теперь пропало.
Да я сам-то не пропал еще. И во мне вы оба найдете подпору!.. Верьте!..
И когда он эти слова говорил Ивану Прокофьичу, то совсем и не подумал о клятвах Зверева насчет денежной поддержки его старикам. Не очень-то он и впоследствии надеялся на слова Зверева,
да так оно и вышло на деле.
Зверева просто исключили, без права принимать в ту же гимназию; хлопотали отец и губернский предводитель.
Да и не хотелось начальству, чтобы разнеслась история с Виттихом. Виттиха, однако, уволили через два месяца, а Перновский сам подал прошение об отпуске и перевелся куда-то далеко, за Урал.
Да им какое до этого дело!..
Такого случая унизить и донять Ивана Прокофьева сход не упустит, а в судьях сидят его отъявленные «вороги»: Павел Рассукин
да Поликарп Стежкин.
Да и большой храбрости не нужно, чтобы с собою покончить.
Частенько шкапчик оставался без ключа.
Да фельдшер и не мог иметь никаких подозрений. Не станет же больной воровать спирт и разбавлять его водой — он не пьющий,
да и вообще, по его мнению, «натура благородная и пылкая».