Едва дойдя до
пузырей земли,
О которых я не могу говорить без волнения,
Я заметил, что она тоже волнуется
И внимательно смотрит в окно.
Неточные совпадения
Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками, люди лопались в его руках, как мыльные
пузыри; на секунду Самгин видел себя победителем, а в следующую — двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его и гнали по пространству, лишенному теней, к дымчатому небу; оно опиралось на
землю плотной, темно-синей массой облаков, а в центре их пылало другое солнце, без лучей, огромное, неправильной, сплющенной формы, похожее на жерло печи, — на этом солнце прыгали черненькие шарики.
Кругом все белело от инея. Вода в лужах замерзла. Под тонким слоем льда стояли воздушные
пузыри. Засохшая желто-бурая трава искрилась такими яркими блестками, что больно было на нее смотреть. Сучья деревьев, камни и утоптанная
земля на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная баба Ворониха. Она появлялась в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая ногами, не касаясь
земли, двигалась, как туча, и орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя в ворота домов, за углы, в лавки, — она точно мела улицу. Лицо у нее было почти синее, надуто, как
пузырь, большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала:
Город взмок, распух и словно таял, всюду лениво текли ручьи, захлебнувшаяся
земля не могла более поглощать влагу и, вся в заплатах луж, в серых нарывах
пузырей, стала подобна грязному телу старухи нищей.
Пошли окуровские дожди, вытеснили воздух, завесили синие дали мокрыми туманами, побежали меж холмов холодные потоки, разрывая ямы в овраги, на улицах разлились мутные лужи, усеянные серыми
пузырями, заплакали окна домов, почернели деревья, — захлебнулась
земля водой.