Лилась кровь в
языческом мире, умилостивлялось божество жертвой в самых разнообразных формах, но искупление не совершалось, надежда на спасение, на вечную жизнь не являлась.
Государство — языческого происхождения, и только для
языческого мира оно нужно; государство не может быть формой христианской общественности, и потому католический папизм и византийский цезаризм — остатки язычества, знаки того, что человечество еще не приняло в себя Христа.
Возрождение ценностей и благ
языческого мира, всей заключенной в этом мире подлинной жизни, почувствованной языческим миром святости первозданной плоти, есть дело религиозное и с религией воскресенья плоти связанное.
Неточные совпадения
Церковь может принять это обвинение и с гордостью сказать: да, в Церкви христианской много
языческого материализма и реализма, потому что в ней есть душа
мира, та душа
мира, которая в язычестве раскрывалась для восприятия Логоса.
Человечество должно было пройти все стадии первоначального, естественного откровения, пережить
языческий политеизм, индийское мироотрицание и иудейское единобожие, должно было достигнуть высших ступеней философского самосознания в Греции и совершить полные предчувствий греческие мистерии, должно было устроиться римское всемирное царство, объединяющее человечество в мировой культуре, чтобы
мир созрел для явления Христа, чтобы тоскующее, жаждущее человечество увидело Логос во плоти.
Мир принял Христа, так как смерть царствовала в
мире, так как плоть
мира была больна и не излечивалась
языческими средствами.
Но весь «христианский»
мир не принял реально христианства, все еще остался
языческим.
Западный папизм был слишком явным соблазном князя
мира сего, продолжением
языческого царства — imperium romanum, [Римская империя (лат).] на которую слишком походит католическая церковь.
Византийское, теократическое царство было тем же соблазном
языческого царства этого
мира, которое господствует везде, где
мир не сливается с Богом.
Исключительно аскетическое религиозное сознание отворачивалось от земли, от плоти, от истории, от космоса, и потому на земле, в истории этого
мира языческое государство,
языческая семья,
языческий быт выдавались за христианские, папизм и вся средневековая религиозная политика назывались теократией.
Идея прогресса, развития человечества, движения его к какой-то высшей цели была чужда античному
миру: это не
языческая идея.
Вся
языческая полнота жизни, так соблазняющая многих и в наше время, не есть зло и не подлежит уничтожению; все это богатство бытия должно быть завоевано окончательно, и недостаточность и ложь язычества в том и заключалась, что оно не могло отвоевать и утвердить бытие, что закон тления губил
мир и язычество беспомощно перед ним останавливалось.
Великая правда этого соединения была в том, что
языческое государство признало благодатную силу христианской церкви, христианская же церковь еще раньше признала словами апостола, что «начальствующий носит меч не напрасно», т. е. что власть имеет положительную миссию в
мире (независимо от ее формы).
Церковь освящает не христианское государство, а
языческое государство, признает неизбежность начала власти и закона против анархии и распада в
мире природном и благословляет власть на служение добру, никогда не благословляя злых деяний власти.
Очевидно, что явившееся среди еврейского и
языческого мира учение это не могло быть принято большинством людей, живших совершенно иною жизнью, чем та, которой требовало это учение; и что даже теми, которыми оно было принято, оно, как совершенно противоположное всем прежним взглядам, не могло быть понято во всем его значении.
Так всегда говорит про Божьих людей слепой и глухой
языческий мир, так, пожалуй, скажешь и ты, потому что ты язычница.
Бог, очевидно, действовал и в античном
языческом мире, но по-иному, через природу, а не через историю, как в еврейском народе.
Неточные совпадения
Возделанные поля, чистота хижин, сады, груды плодов и овощей, глубокий
мир между людьми — все свидетельствовало, что жизнь доведена трудом до крайней степени материального благосостояния; что самые заботы, страсти, интересы не выходят из круга немногих житейских потребностей; что область ума и духа цепенеет еще в сладком, младенческом сне, как в первобытных
языческих пастушеских царствах; что жизнь эта дошла до того рубежа, где начинается царство духа, и не пошла далее…
Христова же церковь, вступив в государство, без сомнения не могла уступить ничего из своих основ, от того камня, на котором стояла она, и могла лишь преследовать не иначе как свои цели, раз твердо поставленные и указанные ей самим Господом, между прочим: обратить весь
мир, а стало быть, и все древнее
языческое государство в церковь.
Он до последней крайности обострил противоречие исторического христианства, конфликт евангельских заветов с
языческим отношением к жизни в
мире, к жизни обществ.
1800 лет тому назад среди
языческого римского
мира явилось странное, не похожее ни на какое из прежних, новое учение, приписывавшееся человеку Христу.
1800 лет назад на вопрос этот Христос ответил, что конец нынешнего века, т. е.
языческого устройства
мира, наступит тогда, когда (Мф. XXIV, 3—28) увеличатся до последней степени бедствия людей и вместе с тем благая весть царства божия, т. е. возможность нового, ненасильнического устройства жизни, будет проповедана по всей земле.