Новое религиозное откровение должно перевести мир в ту космическую эпоху, которая будет не только искуплением греха, но и положительным раскрытием
тайны творения, утверждением положительного бытия, творчеством, не только отрицанием ветхого мира, а уже утверждением мира нового.
История не имела бы религиозного, церковного смысла, если б она не закончилась полнотой откровения, откровения
тайны творения Божьего, если б исторический процесс не перешел в процесс сверхисторический, в котором окончательно будет снята противоположность между земным и небесным, человечеством и Божеством.
Неточные совпадения
В науке есть элементы высшего гнозиса, в ней как бы приоткрываются человеку
тайны Божьего
творения.
В христианстве же скрыты силы для нового одухотворения природы, для возрождения Пана, для раскрытия
тайн Божьего
творения, живого, а не мертвого.
Этот рациональный план
творения целиком пребывает в сфере человеческой ограниченности и не возвышается до сознания смысла бытия, так как смысл этот связан с иррациональной
тайной свободы греха.
Бог лучше знал, какое
творение совершеннее и достойнее, чем рационалистическое, рассудочное сознание людей, беспомощно останавливающихся перед великой
тайной свободы.
Этим бессилием и унижением Самого Бога была открыта миру
тайна свободной любви, смысл
творения.
Но Христос-Искупитель возвратил человеку возможность радости, открыл путь к
тайне Божьего
творения, в которой заключена блаженная полнота бытия.
Откровение Бога в мире еще не закончилось,
тайна Божьего
творения еще не раскрывалась окончательно.
А это предполагает творческий процесс в жизни Церкви, раскрытие христианской истины о человеке и его призвании в мире, а также окончательное раскрытие
тайны творения, тайны жизни космической.
Неточные совпадения
Опыты он проделывал с таким увлечением, как будто каждый из них был откровением, подымающим завесу мировой
тайны, а в учительской он вел страстную полемику с священником, противопоставляя геологические периоды шести дням
творения…
В лихорадочном блеске мириадами искрившихся звезд чувствовалось что-то неудовлетворенное, какая-то недосказанная
тайна, которая одинаково тяготит несмываемым гнетом как над последним лишаем, жадно втягивающим в себя где-нибудь в расселине голого камня ночную сырость, так и над венцом
творения, который вынашивает в своей груди неизмеримо больший мир, чем вся эта переливающаяся в фосфорическом мерцании бездна.
— Вы здесь, — произнесла она тихо. — Я буду откровенна перед вами: вам, верно, странными показались обстоятельства нашей встречи. Неужели вы думаете, что я могу принадлежать к тому презренному классу
творений, в котором вы встретили меня? Вам кажутся странными мои поступки, но я вам открою
тайну: будете ли вы в состоянии, — произнесла она, устремив пристально на его глаза свои, — никогда не изменить ей?
Это начало [Каббала, комментируя тексты: «В начале (берешит) сотворил Бог», замечает: «берешит означает хокма (премудрость, вторая из трех высших сефир), это значит, что мир существует чрез высшую и непроницаемую
тайну хокмы», т. е. Софии (Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, l, 3 b).], приемлющее в себя Слово, а в Нем и с Ним дары триипостасного Божества, является вместе с тем основой, в которой зачинается
творение, оно и является, по Платону, «вечным образцом»
творения.
Здесь приличествует лишь благоговейное безмолвие пред непостижной, в недрах Абсолютного совершающейся
тайной, и нет ничего более безвкусного, как разные рациональные «дедукции»
творения, претензии «гнозиса», все равно метафизического или мистического [В чрезмерном «дедуцировании»
творения и, следовательно, в рационализме повинен и Вл. Соловьев, следующим образом рассуждающий об этом: «Если бы абсолютное оставалось только самим собою, исключая свое другое, то это другое было бы его отрицанием, а, следовательно, оно само не было бы абсолютным» (Органические начала цельного знания.