Неточные совпадения
Последним подлинно верующим
был Гегель,
быть может, величайший из философов в собственном смысле этого
слова.
Лишь рационалистическое рассечение целостного человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической ценности знания, но для познающего, как для существа живого и целостного, не рационализированного, ясно, что познание имеет прежде всего практическую (не в утилитарном, конечно, смысле
слова) ценность, что познание
есть функция жизни, что возможность брачного познания основана на тождестве субъекта и объекта, на раскрытии того же разума и той же бесконечной жизни в бытии, что и в познающем.
Гете
был в глубочайшем смысле
слова церковнее, ближе к мировой душе, чем Кант, Фихте и Гегель, и потому осуществлял в своей жизни идеал цельного знания.
Развращающая власть словесности над философией, номинализма над реализмом тогда лишь
будет побеждена, когда
будет восстановлена непосредственная мистика
слов, не магия
слов, всегда заколдовывающая; а мистика
слов, всегда освобождающая.
И всякая изреченность, всякое
слово, приобщенное к Логосу, не
есть ложь,
есть истина.
Реальный смысл
слов восстанавливается от соединения с
Словом — Логосом, это
слово не
есть уже рационализация.
Когда я говорю с братом по духу, у которого
есть та же вера, что и у меня, мы не уславливаемся о смысле
слов и не разделены
словами, для нас
слова наполнены тем же реальным содержанием и смыслом, в наших
словах живет Логос.
Рационализация
слов, на которой так настаивает критическая гносеология,
есть распад и разрыв.
Как ужасно, что философия перестала
быть объяснением в любви, утеряла эрос и потому превратилась в спор о
словах.
Религиозная философия всегда
есть объяснение в любви, и
слова ее не рационализированы, значение ее
слов не номинальное.
Несовершенство языка, страшный номинализм
слов дает кажущееся оправдание тому учению современного критицизма, согласно которому бытие
есть лишь форма экзистенциального суждения и вне суждения бытия нет.
Относительно бытия недозволительна формально-номиналистическая игра со
словом «
есть».
Но и Риккерту не один раз приходится обмолвиться
словом, что ценность
есть, существует, т. е. что ценность — бытие.
О ценности ничего нельзя изрекать
словами, не может
быть учения о ценности, потому что данность должна предшествовать суждению, не зависеть от суждения, а определять его.
Гносеология
есть лишь выражение власти номинализма
слов.
Актом воли цельного духа я прекращаю игру со
словом «
есть» и возвращаюсь к реализму.
Номинализм
слов одинаково допускает сказать «бытие
есть», «небытие
есть», «бытия нет», «Бог
есть» и «дыра в кольце
есть».
Модное же
слово «переживание» лучше
было бы окончательно бросить.
Переживание
есть полнота опыта — вот единственный смысл этого
слова.
В религии социализма, этом последнем
слове учения о прогрессе,
есть конец.
Во всяком революционном «максимализме» (в широком смысле этого
слова)
есть бессознательный хилиазм, ложное религиозное ожидание.
Дух безмерной свободы разлит по всему Евангелию, каждое
слово Христа
есть слово освобождающее.
Великая правда этого соединения
была в том, что языческое государство признало благодатную силу христианской церкви, христианская же церковь еще раньше признала
словами апостола, что «начальствующий носит меч не напрасно», т. е. что власть имеет положительную миссию в мире (независимо от ее формы).
Грубым заблуждением
было бы думать, что Церковь мистическая
есть исключительно Церковь духовная и невидимая, в протестантском смысле этого
слова.
Лучше
было бы совсем выбросить
слово «переживание», когда речь идет о мистике, лучше сообразоваться с признаниями мистиков, с историей мистики.
И всякое подлинное мистическое мирочувствие связано с Эросом, мистическое восприятие мира
есть в высшем смысле этого
слова эротическое восприятие.
Церковь для нас не
есть церковь поместная, национальная, не
есть даже церковь православная в историческом смысле этого
слова, но Церковь Вселенская, католическая, Церковь космическая, хотя и неразрывно связанная с священным преданием, священством и таинствами.
Книга заканчивается
словами: «Господь,
будь милостив к христианину, который сомневается, к маловеру, который хочет верить, к каторжнику жизни, который пустился в путь один, в ночи, под небом, которое не освещается уже утешительными маяками древней надежды».
«En route» заканчивается
словами: «Если бы, — говорит Гюисманс, думая о писателях, которых ему трудно
будет не увидеть, — если бы они знали, насколько они ниже последнего из послушников, если бы они могли вообразить себе, насколько божественное опьянение свинопасов траппистов мне интереснее и ближе всех их разговоров и книг!
Подражание страданиям Христовым, вплоть до принятия стигматов,
есть последнее
слово католической мистической чувственности.
Неточные совпадения
Коробкин (продолжает).«Судья Ляпкин-Тяпкин в сильнейшей степени моветон…» (Останавливается).Должно
быть, французское
слово.
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно
было б с ними изъясняться: он по-русски ни
слова не знает.
Осклабился, товарищам // Сказал победным голосом: // «Мотайте-ка на ус!» // Пошло, толпой подхвачено, // О крепи
слово верное // Трепаться: «Нет змеи — // Не
будет и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть не подрались!
«На!
выпивай, служивенький! // С тобой и спорить нечего: // Ты счастлив —
слова нет!»
И русскую деву влекли на позор, // Свирепствовал бич без боязни, // И ужас народа при
слове «набор» // Подобен
был ужасу казни?