Неточные совпадения
В ней сознательно проводится метод исхождения, а не прихождения, исхождения из
того, что открылось, увиделось
как свет, а не прихождения к
тому, что еще не открылось, не увиделось и погружено в
тьму.
Почтенно писать об Эккерте, о Бёме, но неприлично писать
то, что писал Эккерт или Бёме, так,
как Эккерт или Бёме писали.
И после
того как философия была превращена Гегелем в идол, философия была свергнута, она пала так низко,
как не падала еще никогда в истории человеческого самосознания.
Потом в
той же классической философской стране Европы раздался клич «назад к Канту», и в разных формах неокантианства произошло
как бы возрождение философской мысли.
Гностицизм смешивает оккультное знание с религией, подменяет им религию, в
то время
как оккультное знание должно рассматриваться
как форма знания,
как расширенная наука, а не
как религия.
После
того как философия отвергла брачную тайну познания, она стала паразитом.
Если существует своеобразный дух России,
то дух этот ищет истины
как пути и жизни, т. е. истины живой, конкретной.
Существует три типических решения вопроса о взаимоотношении знания и веры, и,
как увидим ниже, решения эти, несмотря на различия, сходятся в
том, что одинаково признают коренную противоположность знания и веры, не ищут общей подпочвы в глубине.
Акт знания не есть акт волевого избрания, [Школа Виндельбандта и Риккерта ошибочно усматривает в познании свободное избрание и
тем этизирует гносеологию.] и потому акт знания испытывается
как что-то твердое и обязательное, тут почва не колеблется.
Лишь рационалистическое рассечение целостного человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической ценности знания, но для познающего,
как для существа живого и целостного, не рационализированного, ясно, что познание имеет прежде всего практическую (не в утилитарном, конечно, смысле слова) ценность, что познание есть функция жизни, что возможность брачного познания основана на тождестве субъекта и объекта, на раскрытии
того же разума и
той же бесконечной жизни в бытии, что и в познающем.
Основное свойство Логоса, отличающее его от разума малого, —
то, что он присутствует в такой же мере в объекте,
как и в субъекте.
Ясно, что может произойти что-то неожиданное, новое,
как бы «чудесное» для
тех, для кого мир исчерпывался данным помещением.
Тот высший гнозис, который дает нам вера, не отменяет истин науки
как низших.
Не верят
те, которые не хотят верить в глубине своего умопостигаемого характера, так
как слишком хотят по своему рассудку и произволу устроить мир.
Гносеология должна начать с установления различия между первичным нерационализированным сознанием и сознанием вторичным, рационализированным, в
то время
как обычно она начинает с сознания уже рационализированного и иного не признает.
Сами гносеологи выходят из
той сферы, которую считают единственной сферой познания, так
как делают объектом своего познания познающий субъект, который не поддается объективированию.
Неудача Шеллинга
тем объясняется, что он пытался чисто философски утвердить тождество субъекта и объекта, в
то время
как тождество это должно быть сначала утверждено религиозно, а потом уже формулировано церковной философией.
Гносеология
как наука о ценностях очень остроумна, но заслуга ее главным образом в
том, что она есть reductio ad absurdum критицизма.
Как раньше уже было установлено, мы исходим из
того положения, что познание совершается в церковном, соборном, вселенском, божественном сознании и разуме.
Только в церкви растение растет и познается, вне церкви оно погибает и погружается в
тьму, так
как лишено солнечного света.
Особенно труден стал язык с
тех пор,
как реальный смысл, реальное содержание слов почти утеряно, значение слов стало номинальным.
То же я знаю и обо всем объеме бытия, которое не зависит ни от
какого суждения, хотя бы от суждения «сознания вообще»,
как утверждают гносеологи.
«Бытие» не зависит от
того, что суждение изрекает свое «есть», так
как эта часть суждения готова назвать существующей и дыру в кольце.
Но они остаются в
том же кругу, так
как рационализм и иррационализм пребывают в одной плоскости.
А вот
те, которых мы знаем
как явных рационалистов и позитивистов,
те, у кого жизнь не была реализацией и объективацией мистики,
те, вероятно, настоящие мистики.
Самую проблему трансцендентного пробуют устранить
тем, что всякую реальную действительность рассматривают
как содержание сознания.
Мы добивались критицизма
как права, а когда добились,
то обеднели и припали к земле.
Если понимать принцип критицизма формально,
как исследование природы познания,
то критическая философия начала свое существование задолго до Канта: критикой познания занималась еще греческая философия и всякая настоящая философия непременно критическая.
В конце концов, философия всегда догматична, и задача лишь в
том, чтобы наш догматизм был
как можно более сознательным и критическим, чтобы онтологические предпосылки были
как можно более осмысленными.
Специфическая критичность критической философии основана на разрывании живого целого, на рассечении
того живого организма, в котором совершается акт познания
как акт жизни.
Индивидуалистический эмпиризм полагает, что весь опыт есть мое субъективное состояние, в
то время
как универсальный эмпиризм Лосского видит в опыте саму живую действительность в ее необъятности.
Лосский утверждает, что бытие непосредственно нам дано, не отделено от субъекта и вместе с
тем ни в
каком смысле не создается субъектом и не зависит от него.
Эта наличность несомненна в
том случае, когда содержание познания «дано» мне, а не произведено деятельностью, которая чувствуется мною
как «мое» субъективное усилие, когда содержание знания присутствует и развивается в акте знания само собою, а я только следую за ним, сосредоточивая на нем внимание и дифференцируя его путем сравнения».
Но если во всех суждениях, из которых состоит знание, заключена сама действительность, присутствует само бытие,
то возникают большие затруднения с пространством и временем, так
как мы строим суждения о действительности, отделенной от нас пространством и временем.
Скажу более: вся оригинальность его гносеологии уничтожается, если отбросить онтологию, так
как оригинальность эта и заключается в
том реалистическом тезисе, что всякая гносеология онтологична.
Содержа в себе всю полноту бытия, абсолютное не подчиняется законам противоречия и исключенного третьего не в
том смысле, чтобы оно отменяло их, а в
том смысле, что они не имеют никакого отношения к абсолютному, подобно
тому как теоремы геометрии не отменяются этикой, но не имеют никакого применения к ней».
Допуская бытие
как нечто первоначальное, исходное, он
тем самым устанавливает онтологические предпосылки гносеологии.
То, что я говорю, вовсе не есть возвращение к психологическому направлению в теории познания, которое всегда рассматривает мышление
как функцию жизни индивидуальной души.
Грех есть источник всех категорий, над которыми рефлектирует гносеология, не понимая первоисточника всего
того, с чем имели дело, так
как начинает с вторичного.
В
каком же отношении стоит этот процесс познания к
тому органическому Разуму, в котором всякое познание есть только одна функция?
Мы стоим перед объективизмом, который свяжет нас с подлинным бытием, бытием абсолютным, а не природной и социальной средой; мы идем к
тому реализму, который находит центр индивидуума, связующую нить жизни и утверждает личность
как некое вечное бытие, а не мгновенные и распавшиеся переживания и настроения.
Само противоположение субъекта и объекта, самоубийственное рационализирование всего живого в познании есть,
как мы видели, результат
того же заболевания бытия, которое превратило его во временное, пространственное, материальное и логическое.
В Библии, которая возвращает нас к истокам бытия, нет ясной грани, отделяющей
то, что во времени, от
того, что до времени, так
как вселенская ее объективность имела границы в ветхом сознании человечества.
Если всякое бытие имеет своим источником Божество и если подлинное бытие в Божестве пребывает,
то зло не может корениться в бытии,
то злое не может мыслиться
как бытие.
Бытие я все время рассматриваю не только
как сказуемое (
то, чем обладают), но и
как подлежащее (
то, что обладает).
Вне сферы абсолютного бытия никакое иное бытие, относительное и злое, не может быть осознано
как в
какой бы
то ни было мере ему равносильное и противопоставимое.
Соблазн манихейского дуализма, соблазн увидеть два равносильных начала бытия, двух богов, в
том и коренится, что абсолютное и относительное рассматривают в одной плоскости,
как соотносительные и конкурирующие силы.
Древний змий соблазнял людей
тем, что они будут
как боги, если пойдут за ним; он соблазнял людей высокой целью, имевшей обличие добра, — знанием и свободой, богатством и счастьем, соблазнял через женственное начало мира — праматерь Еву.
Если начальным в мировой истории была свобода выбора добра и зла,
то конечным будет свобода утверждения добра, так
как зло будет сознано
как окончательное рабство.
Если бы Христос явился в силе и славе,
как Царь,
то Он не был бы Искупителем,
то спасительная жертва не совершилась бы.