Неточные совпадения
В новые времена иссякает
в господствующем
сознании творческое дерзновение.
Лишь вселенскому церковному
сознанию раскрываются тайны жизни и бытия, лишь
в приобщении к церковному разуму возможно истинное дерзновение, там лишь гарантия против всякого иллюзионизма и призрачности, там подлинный реализм, реализм мистический.
Кантианское
сознание в значительной степени определяет ход европейской культуры, культуры германской, во всяком случае, кантианство — факт жизни, а не только познания.
Люди «научного»
сознания полны всякого рода вер и даже суеверий: веры
в прогресс,
в закономерность природы,
в справедливость,
в социализм, веры
в науку — именно веры.
Все эти люди отрицали веру своим
сознанием, но они верили
в разные вещи, часто столь же невидимые, как и объекты подлинно религиозной веры.
Даже для людей научного
сознания становится все ясней и ясней, что наука просто некомпетентна
в решении вопроса о вере, откровении, чуде и т. п.
Автономия науки так твердо укреплена
в современном
сознании, что и защищать ее нечего.
Дуализм этот очень соблазняет современного культурного человека, уже не мирящегося с полным отрицанием веры,
в глубине сердца своего жаждущего веры, но не имеющего сил преодолеть рационализм
сознания.
Современное либеральное (
в широком смысле этого слова)
сознание не отрицает веры, но видит
в вере произвольное, субъективное, необязательное прибавление душевной жизни и только знанию придает объективное и общеобязательное значение.
Рационалистическим
сознанием и самопогружением
в субъект пытаются воссоздать утерянное.
Этот роковой процесс смерти живого Бога
в человеческом
сознании нашел свое гениальное отражение
в философии Канта, духовно властвующего и до сих пор над европейским
сознанием.
На этом уровне
сознания чудесное не приобретает еще специфического значения, оно расплывается
в таинственности всей природы.
Никакой позитивизм не
в силах искоренить из человеческого
сознания метафизическое понимание причинности.
Гносеология должна начать с установления различия между первичным нерационализированным
сознанием и
сознанием вторичным, рационализированным,
в то время как обычно она начинает с
сознания уже рационализированного и иного не признает.
Сущее дано лишь
в живом опыте первичного
сознания, до рационалистического распадения на субъект и объект, до рассечения цельной жизни духа.
Я именно и утверждаю, что
в так называемом «иррациональном переживании» или, по моей терминологии,
в первичном нерационализированном
сознании совершается самое подлинное познание бытия, совершается то касание сущего, которое не может не быть и познанием.
Мы же полагаем, что
в безмерной области первичного, нерационализированного
сознания есть царство света, а не только тьмы, космоса, а не только хаоса.
Гносеологи пытаются преодолеть этот непреодолимый факт тем соображением, что познание совершается
в «
сознании вообще»,
в трансцендентальном
сознании, а не
в индивидуальном психологическом
сознании, что сверхиндивидуальный субъект производит суждения и оценки.
Критицизм остается компромиссом метафизики (трансцендентальное
сознание и сверхиндивидуальная оценка) и позитивизма (отрицание трансцендентных реальностей, имманентизм, психобиологизм
в генетической точке зрения).
В этот темный хаос вносят свет лишь ценности и нормы, но они сами рационалистические дети
сознания.
Свет есть только
в рационализированном
сознании,
в знании, до этого и вне этого нет света и нет бытия.
Идеалистическому визионизму кажется, что
в опосредственном познании рационализированного
сознания бытие конструируется познающим субъектом и от него зависит.
В действительности, рационалистическое
сознание и опосредственное познание есть лишь болезненное состояние самого бытия,
в нем совершившийся разрыв.
И это происходит не
в индивидуальном психологическом
сознании, а
в недрах универсального бытия.
Знание есть путь от хаоса к космосу, от тьмы к свету, и не потому, что познающий субъект своим трансцендентальным
сознанием оформливает бытие и распространяет на него рациональный свет, а потому, что само бытие просветляется и оформляется
в акте самопознания.
Как раньше уже было установлено, мы исходим из того положения, что познание совершается
в церковном, соборном, вселенском, божественном
сознании и разуме.
В церковном
сознании дано тождество субъекта и объекта, познающего и познаваемого, мышления и бытия.
В церковном
сознании всякое познание есть самопознание универсального бытия, переход его к светлому космосу.
Чтобы дерево росло, цвело и совершенствовалось, оно должно познаваться
в соборном, вселенском
сознании, и это познание есть
в то же время самопознание.
Но разум — Логос живет и действует только
в церковном, соборном, вселенском
сознании.
В религиозном и философском
сознании Индии можно найти не только Шопенгауэра, но и Риккерта, и весь трансцендентальный идеализм.
В философском и религиозном
сознании Греции дано вековечное утверждение бытия, дано реальное восприятие души мира.
Интуитивное, целостное, органическое познание совершается
в первичном, не рационализированном
сознании.
В этом случае роковым образом само «
сознание вообще» становится трансцендентным, как то и обнаружилось
в германском идеализме начала XIX века.
Основное и неустранимое противоречие критической гносеологии я вижу
в том, что для нее трансцендентальное
сознание неизбежно превращается
в объект, и должно предшествовать всякому объекту.
Осмысливается эта тайна лишь
в церковном
сознании.
Эти две вселенные — микрокосм и макрокосм — реально, бытийственно соприкасаются и сливаются лишь
в церкви; лишь
в церковном разуме, церковном
сознании совершается подлинное познание макрокосма.
Церковное
сознание, церковный разум есть неосознанная предпосылка всякой гносеологии, для которой познание есть брак познающего с космосом, познающий имеет отношение к бытию и
в бытии что-то совершает.
Наше
сознание слишком загипнотизировано философским модернизмом,
в котором мельчает мысль [Под модернизмом я имею главным образом
в виду новейшие формы критицизма и позитивизма.] и гибнут великие философские стремления и традиции прошлого.
Отвлеченный рационализм
в самой постановке проблемы знания породил эту оторванность от бытия, но сам рационализм был более чем ошибкой
сознания, был тяжелой и общей болезнью человеческого духа.
Философия должна стать сознательно органической, восстановить органичность, свойственную мышлению первоначальному, но обогащенную высшим
сознанием, впитавшую
в себя все завоевания дифференцирующего прогресса.
И не возникла ли сама ошибка рационалистического
сознания и отделение мыслящего субъекта от бытия из той неосознанной истины, что
в основе бытия лежит Логос, разумное начало?
Всякое допущение трансцендентности знания, т. е. предположение, что бытие или отражается
в субъекте неверно или верно отражается, для Лосского так же абсурдно, как и предположение, что познание есть лишь состояние нашего
сознания.
Есть первичное, нерационализированное
сознание,
в котором даны живые связи с бытием, дано первоощущение бытия и происходящей
в нем драмы.
В наивном, дофилософском
сознании есть здоровый реализм, здоровое чувство бытия, которое рассекалось и умерщвлялось рационалистическим развитием философии, процессом дифференцирования.
На высших своих ступенях процесс дифференцирования должен привести или к полному разложению и смерти, что мы и видим
в европейской философии и многих сторонах европейской культуры, или вновь вернуться к первоначальной органичности и реалистичности, но на почве высшего
сознания.
Наш «эмпирический» мир есть действительный мир, но больной и испорченный; он воспринимается таким, каков он есть
в данном своем дефектном состоянии, а не таким, каким его конструирует субъект; он познается наукой, наука имеет дело с реальностью, а не с состояниями
сознания и элементами мышления, но реальностью больной.
Непосредственное
сознание и знание Бога дано
в умственном созерцании, интеллектуальной интуиции, которая качественно различествует от всякого другого восприятия вещей.
«Научная» философия есть
в значительной степени предрассудок современного
сознания, от которого не вполне свободен и сам Лосский.
Напряженно хватаясь за утверждение жизни
в природе, угрожающей со всех сторон уничтожением, человек теряет
сознание и ощущение смысла жизни, он ищет просто жизни и умирает.
Неточные совпадения
Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и на самый внутренний склад обывательской жизни;
в первом случае обыватели трепетали бессознательно, во втором — трепетали с
сознанием собственной пользы,
в третьем — возвышались до трепета, исполненного доверия.
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это
сознание подкрепляло его.
В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя
в действии облегчит».
В первый раз он понял, что многоумие
в некоторых случаях равносильно недоумию, и результатом этого
сознания было решение: бить отбой, а из оловянных солдатиков образовать благонадежный резерв.
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я имею некоторые способности к той сфере деятельности, которую я избрал, и что
в моих руках власть, какая бы она ни была, если будет, то будет лучше, чем
в руках многих мне известных, — с сияющим
сознанием успеха сказал Серпуховской. — И потому, чем ближе к этому, тем я больше доволен.
Когда она вошла
в спальню, Вронский внимательно посмотрел на нее. Он искал следов того разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь
в комнате Долли, должна была иметь с нею. Но
в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты,
сознания ее и желания, чтоб она на него действовала. Он не хотел спросить ее о том, что они говорили, но надеялся, что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только: