А. Белый художественно прозрел в русском народе страстную мистическую стихию, которая была закрыта для
старых русских писателей, создавших традиционно народническое представление о народе.
Для России представляет большую опасность увлечение органически-народными идеалами, идеализацией
старой русской стихийности, старого русского уклада народной жизни, упоенного натуральными свойствами русского характера.
Очень характерно, что не только в русской народной религиозности и у представителей
старого русского благочестия, но и у атеистической интеллигенции, и у многих русских писателей чувствуется все тот же трансцендентный дуализм, все то же признание ценности лишь сверхчеловеческого совершенства и недостаточная оценка совершенства человеческого.
Неточные совпадения
И Бакунин в своей пламенной жажде мирового пожара, в котором все
старое должно сгореть, был
русским, славянином, был мессианистом.
Русское возрождение не может быть возрождением славянофильства, оно будет концом и
старого славянофильства и
старого западничества, началом новой жизни и нового осознания.
Розанова же война вдохновила лишь на повторение в тысячный раз
старых слов, потерявших всякий вкус и аромат: вся
русская история есть тихая, безбурная; все
русское состояние — мирное, безбурное.
Но и почитание святости, этот главный источник нравственного питания
русского народа, идет на убыль,
старая вера слабеет.
И в отпавшем от веры, по-современному обуржуазившемся
русском человеке остается в силе
старый религиозный дуализм.
У наших националистов официальной марки, как
старой формации, так и новейшей западной формации, уж во всяком случае меньше
русского мессианского духа, чем у иных сектантов или иных анархистов, людей темных по своему сознанию, но истинно
русских по своей стихии.
Россия тогда лишь будет на высоте мировых империалистических задач, когда преодолеет свою
старую националистическую политику, в сущности не согласную с духом
русского народа, и вступит на новый путь.
Старые славянофильские идеалы были прежде всего идеалами частной, семейной, бытовой жизни
русского человека, которому не давали выйти в ширь исторического существования, который не созрел еще для такого существования [Я не касаюсь здесь церковных идей Хомякова, которые очень глубоки и сохраняют свое непреходящее значение.].
Ныне мы вступаем в новый период
русской и всемирной истории, и
старые, традиционные идеи не годны уже для новых мировых задач, которые ставит перед нами жизнь.
Старая ссора в славянской семье, ссора
русских с поляками, не может быть объяснена лишь внешними силами истории и внешними политическими причинами.
Красавина. Ну вот когда такой закон от тебя выдет, тогда мы и будем жить по-твоему; а до тех пор, уж ты не взыщи, все будет по
старому русскому заведению: «По Сеньке шапка, по Еремке кафтан». А то вот тебе еще другая пословица: «Видит собака молоко, да рыло коротко».
Тогда в Кремле еще были представители
старой русской интеллигенции: Каменев, Луначарский, Бухарин, Рязанов, и их отношение к представителям интеллигенции, к писателям и ученым, не примкнувшим к коммунизму, было иное, чем у чекистов, у них было чувство стыдливости и неловкости в отношении к утесняемой интеллектуальной России.
Кругло говоря, и Никитушка и Марина Абрамовна были отживающие типы той
старой русской прислуги, которая рабски-снисходительно относилась к своим господам и гордилась своею им преданностью.
Неточные совпадения
С этой минуты исчез
старый Евсеич, как будто его на свете не было, исчез без остатка, как умеют исчезать только «старатели»
русской земли.
И
старый князь, и Львов, так полюбившийся ему, и Сергей Иваныч, и все женщины верили, и жена его верила так, как он верил в первом детстве, и девяносто девять сотых
русского народа, весь тот народ, жизнь которого внушала ему наибольшее уважение, верили.
Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным дорожкам, между
русскими домиками с резными князьками;
старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны в новые торжественные ризы.
Старый, запущенный палаццо с высокими лепными плафонами и фресками на стенах, с мозаичными полами, с тяжелыми желтыми штофными гардинами на высоких окнах, вазами на консолях и каминах, с резными дверями и с мрачными залами, увешанными картинами, — палаццо этот, после того как они переехали в него, самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение, что он не столько
русский помещик, егермейстер без службы, сколько просвещенный любитель и покровитель искусств, и сам — скромный художник, отрекшийся от света, связей, честолюбия для любимой женщины.
Помещик с седыми усами был, очевидно, закоренелый крепостник и деревенский старожил, страстный сельский хозяин. Признаки эти Левин видел и в одежде — старомодном, потертом сюртуке, видимо непривычном помещику, и в его умных, нахмуренных глазах, и в складной
русской речи, и в усвоенном, очевидно, долгим опытом повелительном тоне, и в решительных движениях больших, красивых, загорелых рук с одним
старым обручальным кольцом на безыменке.