Ошибка гуманизма была совсем не в том, что он утверждал высшую ценность человека и его творческое призвание, а в том, что он склонялся к самодостаточности человека и потому слишком низко думал о человеке, считая его исключительно природным существом,
не видел в нем духовного существа.
Я
не вижу никаких трудностей в том, чтобы признать существование буржуазного католичества, протестантства и православия, буржуазной философии и морали, но отсюда не следует делать выводы, что истина духовного творчества лежит в экономике и что не существует духовных ценностей, не зависимых от экономики.
Неточные совпадения
И роковой смысл этого выпадения я
вижу даже
не в том, что он дает перевес враждебной нам стороне.
Этот колосс физиологии, колосс жизни и должно быть источник жизни — вызвал во мне чисто женственное ощущение безвольности, покорности и ненасытного желания „побыть вблизи“,
видеть,
не спускать глаз…
«Ему было любо государство в самих казнях, — ибо, казня, государство
видело в нем душу и человека, а
не игрушку, с которой позабавиться.
Душа русской интеллигенции отвращается от него и
не хочет
видеть даже доли правды, заключенной в нем.
Русский народ и истинно русский человек живут святостью
не в том смысле, что
видят в святости свой путь или считают святость для себя в какой-либо мере достижимой или обязательной.
Русь совсем
не свята и
не почитает для себя обязательно сделаться святой и осуществить идеал святости, она — свята лишь в том смысле, что бесконечно почитает святых и святость, только в святости
видит высшее состояние жизни, в то время как на Западе
видят высшее состояние также и в достижениях познания или общественной справедливости, в торжестве культуры, в творческой гениальности.
И очень наивна та философия истории, которая верит, что можно предотвратить движение по этому пути мировой империалистической борьбы, которая хочет
видеть в нем
не трагическую судьбу всего человечества, а лишь злую волю тех или иных классов, тех или иных правительств.
Они знают, что война есть великое зло и кара за грехи человечества, но они
видят смысл мировых событий и вступают в новый исторический период без того чувства уныния и отброшенности, которое ощущают люди первого типа, ни в чем
не прозревающие внутреннего смысла.
Толстой с такой легкостью радикально отверг историю и все историческое, потому что он
не верит в ее реальность и
видит в ней лишь случайную и хаотическую кучу мусора.
Они —
не пророки и
видят лишь свои отвлеченные доктрины, а
не грядущую жизнь.
Огромная масса людей живет
не реальностями и
не существенностями, а внешними покровами вещей,
видит лишь одежду и по одежде всякого встречает.
Машину же любить мы
не можем, в вечности ее
увидеть не хотели бы, и в лучшем случае признаем лишь ее полезность.
Дух
не открывается прогрессивно в историческом процессе, и торжествуют явные и злые процессы, но нужно
видеть повсюду возможные зачатки и наитие духа и духовного царства.
Преобразующую же правду нужно
видеть не столько в том, чтобы человек ставил себе благостную цель, осуществляя ее средствами, непохожими на цель, сколько в том, чтобы он излучал благостную энергию.
В действительности мы
видим, что неизбежность социального переустройства общества сопровождается уменьшением свободы,
не только экономической и политической, но и интеллектуальной и духовной.
Сосредоточенность на материальной стороне жизни, которая наиболее далека от свободы, ведет к тому, что в ней начинают
видеть не средства, а цель жизни, творческую духовную жизнь или совсем отрицают, или подчиняют материальной жизни, от нее получают директивы.
Наибольшую трудность для общения мысли создает то, что марксизм
не хочет
видеть за классом человека, он хочет увидать за каждой мыслью и оценкой человека класс с его классовыми интересами.
Противоречивость марксизма отчасти связана с тем, что он есть
не только борьба против капиталистической индустрии, но и жертва его, жертва той власти экономики над человеческой жизнью, которую мы
видим в обществах XIX и XX века.
Марксизм повсюду склонен
видеть не только иллюзии, но и ложь.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. А я никакой совершенно
не ощутила робости; я просто
видела в нем образованного, светского, высшего тона человека, а о чинах его мне и нужды нет.
Осип (глядя в окно). Купцы какие-то хотят войти, да
не допускает квартальный. Машут бумагами: верно, вас хотят
видеть.
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого
не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только
увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и
не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков. Вы, как я
вижу,
не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак
не могу быть равнодушен. Как вы? Какие вам больше нравятся — брюнетки или блондинки?
А! а! покраснели!
Видите!
видите! Отчего ж вы
не говорите?