Неточные совпадения
Значит ли это, что идея России и миссия России, как я ее
мыслю в этой книге, оказалась ложью?
Россия, как Божья
мысль, осталась великой,
в ней есть неистребимое онтологическое ядро, но народ совершил предательство, соблазнился ложью.
В статьях этих я жил вместе с войной и писал
в живом трепетании события. И я сохраняю последовательность своих живых реакций. Но сейчас к
мыслям моим о судьбе России примешивается много горького пессимизма и острой печали от разрыва с великим прошлым моей родины.
Русская национальная
мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку России, понять идею России, определить ее задачу и место
в мире.
Противоречия русского бытия всегда находили себе отражение
в русской литературе и русской философской
мысли.
Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская
мысль, и жуткая судьба русских писателей, и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и
в то же время столь характерно национальной, все, все дает нам право утверждать тот тезис, что Россия — страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая
в своей стихийности,
в своем народном дионисизме, не желающем знать формы.
Россия — страна купцов, погруженных
в тяжелую плоть, стяжателей, консервативных до неподвижности, страна чиновников, никогда не переступающих пределов замкнутого и мертвого бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих, кроме земли, и принимающих христианство совершенно внешне и корыстно, страна духовенства, погруженного
в материальный быт, страна обрядоверия, страна интеллигентщины, инертной и консервативной
в своей
мысли, зараженной самыми поверхностными материалистическими идеями.
«Славянофильство умерло, потому что оно оказалось не нужным и напрасным, только мешающим
в параллельной
мысли тому „официальному правительству“, котороеодно и могло сделать…
Мысль не работает над новыми явлениями и темами, не проникает
в конкретность мировой жизни, а упрощенно применяет свои старые схемы, свои сокращенные категории, социологические, моральные или религиозные.
Но мировые события требуют погружения
в конкретное, повышения энергии
мысли, совершающей новую работу над всяким новым явлением жизни.
Можно даже высказать такой парадокс: славянофилы, взгляды которых, кстати сказать, я
в большей части не разделяю, были первыми русскими европейцами, так как они пытались
мыслить по-европейски, самостоятельно, а не подражать западной
мысли, как подражают дети.
Европейская
мысль до неузнаваемости искажалась
в русском интеллигентском сознании.
Старая и
в основе своей верная
мысль о созерцательности Востока и действенности Запада им вульгаризируется и излагается слишком элементарно.
Народничество, столь характерное для русской
мысли и проявляющееся
в разнообразных формах, предполагает уже отщепенство и чувство оторванности от народной жизни.
В России с самых противоположных точек зрения проповедуется аскетическое воздержание от идейного творчества, от жизни
мысли, переходящей пределы утилитарно нужного для целей социальных, моральных или религиозных.
Этот аскетизм
в отношении к
мысли и к идейному творчеству одинаково утверждался у нас и с точки зрения религиозной и с точки зрения материалистической.
Одни считают у нас достаточным тот минимум
мысли, который заключается
в социал-демократических брошюрах, другие — тот, который можно найти
в писаниях святых отцов.
В ней нельзя найти ни малейших признаков общественной
мысли, политического сознания.
И
в этом русский интеллигент, оторванный от родной почвы, остается характерно-русским человеком, никогда не имевшим вкуса к истории, к исторической
мысли и к историческому драматизму.
Русская интеллигенция всегда исповедовала какие-нибудь доктрины, вмещающиеся
в карманный катехизис, и утопии, обещающие легкий и упрощенный способ всеобщего спасения, но не любила и боялась самоценной творческой
мысли, перед которой раскрывались бы бесконечно сложные перспективы.
В широкой массе так называемой радикальной интеллигенции
мысль не только упрощена, но опошлена и выветрена.
Преклонение перед органической народной мудростью всегда парализовало
мысль в России и пресекало идейное творчество, которое личность берет на свою ответственность.
Наша консервативная
мысль была еще родовой
мыслью,
в ней не было самосознания личного духа.
Но это самосознание личного духа мало чувствовалось и
в нашей прогрессивной
мысли.
В творческой
мысли дух овладевает душевно-телесной стихией.
В русской религиозной
мысли исключение представляли лишь Чаадаев и Вл. Соловьев.
В восстании против отвлеченной
мысли и
в требовании
мысли целостной была своя большая правда и предчувствие высшего типа
мысли.
Мысль человеческая
в путях человеческого духа должна проходить через раздвоение и расчленение.
Без сознания этой истины органически целостная
мысль переходит во вражду к
мысли,
в бессмыслие,
в мракобесный морализм.
В России не совершилось еще настоящей эмансипации
мысли.
Русские все еще не поднялись до того сознания, что
в живой, творческой
мысли есть свет, преображающий стихию, пронизывающий тьму.
Рабство
мысли привело
в широких кругах русской интеллигенции к идейной бедности и идейной отсталости.
Идеи, которые многим еще продолжают казаться «передовыми»,
в сущности очень отсталые идеи, не стоящие на высоте современной европейской
мысли.
В середине же царит старая инертность
мысли, нет инициативы
в творчестве идей, клочья старого мира
мысли влачат жалкое существование.
В области
мысли люди эти не прогрессисты и не революционеры, а консерваторы и охранители; они тянут назад, к рассудочному просветительству, они слегка подогревают давно охлажденные
мысли и враждебны всякому горению
мысли.
У нас даже сложилось убеждение, что общественным деятелям вовсе и не нужны идеи или нужен минимальный их запас, который всегда можно найти
в складках традиционной, давно охлажденной, статически-окостеневшей
мысли.
В самый трудный и ответственный час нашей истории мы находимся
в состоянии идейной анархии и распутицы,
в нашем духе совершается гнилостный процесс, связанный с омертвением
мысли консервативной и революционной, идей правых и левых.
И
в царстве Божьем должно
мыслить совершенное и прекрасное существование личностей-индивидуальностей и наций-индивидуальностей.
Можно и должно
мыслить исчезновение классов и принудительных государств
в совершенном человечестве, но невозможно
мыслить исчезновение национальностей.
В области
мысли одним из плодов нынешней войны будут философия национализма и философия империализма.
И мы имеем все основания полагать мировую миссию России
в ее духовной жизни,
в ее духовном, а не материальном универсализме,
в ее пророческих предчувствиях новой жизни, которыми полна великая русская литература, русская
мысль и народная религиозная жизнь.
Я имею
в виду почти полное отсутствие у нас творческой исторической
мысли.
Нельзя успокоиться и на старом славянофильском самовосхвалении, —
в этом сказываются леность
мысли, склонность духовно жить на всем готовом.
Ни
в нашем «правом», ни
в нашем «левом» лагере все еще не совершается творческой исторической
мысли.
Не напрасно и не случайно русская
мысль в течение всего XIX века вращалась вокруг споров славянофильства и западничества.
В таком направлении русской
мысли была та правда, что для русского сознания основная тема — тема о Востоке и Западе, о том, является ли западная культура единственной и универсальной и не может ли быть другого и более высокого типа культуры?
Необходимо призывать к самостоятельной творческой национальной
мысли, которая должна вывести нас на вольный воздух,
в ширь.
Но после совершенного им Tat’a, после акта его
мысли и его воли, все меняется, впервые является настоящий мир, мир рациональный и упорядоченный,
в котором все поставлено на свое место, место, отведенное немецким духом.
Так
в области
мысли,
в философии, так и
в жизни практической,
в государственности,
в промышленности,
в военной технике немец всегда вдохновлен категорическим императивом, и только одного себя почитает он способным выполнять долг.
Германец, прежде всего, верит
в свою волю,
в свою
мысль, и им самим изнутри поставленный категорический императив,
в свою организаторскую миссию
в мире, духовную и материальную.
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя
в голове, — один из тех людей, которых
в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не
в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь
мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и
в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него
в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил
мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было
в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные
мысли внушаются юношеству.
Не подозрителен // Крестьянин коренной, //
В нем
мысль не зарождается, // Как у людей достаточных, // При виде незнакомого, // Убогого и робкого:
В минуты унынья, о Родина-мать! // Я
мыслью вперед улетаю, // Еще суждено тебе много страдать, // Но ты не погибнешь, я знаю.