Неточные совпадения
Если истина в том, что
мир есть необходимость, а не свобода, что в
мире нет смысла, то бесчестно и бессовестно отворачиваться от этой истины и выдумывать несуществующую свободу и смысл, признавать истиной то, чего
хочешь.
Человек не только природное существо, но и сверхприродное существо, существо божественного происхождения и божественного предназначения, существо,
хотя и живущее в «
мире сем», но «не от
мира сего».
Человек как необходимая часть природного
мира захотел свободы и самостоятельности, субъективно и произвольно поставил себя целью в природе.
Но в этом природном
мире гуманизм
хочет как можно свободнее и самостоятельнее устроить человека и дать ему как можно больше счастья.
Гуманистический позитивизм
хочет покончить с сознанием принадлежности человека к двум
мирам.
Судорожно
хочет индивидуалист освободить себя от
мира, от космоса и достигает лишь рабства.
Секта
хочет спастись сама, она не
хочет спасаться с
миром.
Она не
хочет знать, что Христос — не только Спаситель мой и моего корабля, но и Спаситель
мира.
Есть натуры гениальные по онтологической своей природе, по творческой своей неприспособленности к «
миру сему»,
хотя и не гении.
Эстетизм
хотел быть всем, быть другой жизнью, он переливался за границы искусства, он жаждал претворения бытия в искусство, отрешения от бытия, жертвы жизнью этого
мира во имя красоты.
Буржуазный
мир новых времен
хотел подменить рыцарство мещанством, рыцарские добродетели мещанскими добродетелями.
Социализм целиком принимает все буржуазные ценности благ этого
мира и
хочет их только дальше развить и по-новому распределить, сделав достоянием всего
мира.
Социализм
хочет окончательной буржуазности как царства
мира сего.
К. Леонтьев точно
хочет зла как оправдания апокалиптических пророчеств, как доказательства силы князя
мира сего, как доказательства негодности этого
мира.].
Консервативные учения о религиозной общественности и революционные учения о религиозной общественности одинаково
хотят вывести Град Божий из «
мира» и не порывают окончательно с принципом эволюции, трансформации ветхой общественности в новую.
Теософия
хочет довоспитать и доразвить человека до сознания и чувствования иных планов бытия, незаметно принудить человека ко включению в обиход своего сознания и своей жизни иных
миров.
Русский правдолюбец
хочет не меньшего, чем полного преображения жизни, спасения
мира.
— Русский? Это — пустое. Правописание по Гроту мы уже одолели. А сочинения ведь известно какие. Одни и те же каждый год. «Рага pacem, para bellum» [«Если
хочешь мира, готовься к войне» (лат.).]. «Характеристика Онегина в связи с его эпохой»…
— Мне жить хочется! — проговорил я искренно. — Жить, жить! Я
хочу мира, тишины, хочу тепла, вот этого моря, вашей близости! О, как бы я хотел внушить и вам эту страстную жажду жизни! Вы только что говорили про любовь, но для меня было бы довольно и одной близости вашей, вашего голоса, выражения лица…
Благодарю великого Аббаса. // Его приязнь тем более ценю, // Что слышал я, быть может ложно, будто // Он
хочет мир с султаном заключить, // Иверию ж, подвластную нам землю, // И Александра, подданного нам // Ее царя, теснит.
Неточные совпадения
«Не
хочу я, подобно Костомарову, серым волком рыскать по земли, ни, подобно Соловьеву, шизым орлом ширять под облакы, ни, подобно Пыпину, растекаться мыслью по древу, но
хочу ущекотать прелюбезных мне глуповцев, показав
миру их славные дела и предобрый тот корень, от которого знаменитое сие древо произросло и ветвями своими всю землю покрыло».
Дом был большой, старинный, и Левин,
хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был целый
мир для Левина. Это был
мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
И
хотя он всех их любил, ему немного жалко было своего Левинского
мира и порядка, который был заглушаем этим наплывом «Щербацкого элемента», как он говорил себе.
Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность без притворства и хвастовства удержаться на той высоте, на которую она
хотела подняться; кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого
мира горя, болезней, умирающих, в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это, и поскорее захотелось на свежий воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она узнала из письма, переехала уже ее сестра Долли с детьми.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее
мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не
хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.