Неточные совпадения
Но «мир сей» есть лишь один из моментов внутреннего божественного процесса
творчества космоса, движения в Троичности Божества, рождения в Боге
Человека.
Высшая деятельность
человека, его духовное
творчество, органически включается этим в общий мировой процесс.
В философском
творчестве участвовала совокупность духовных сил
человека, целостное напряжение всего духа прорваться к смыслу мира, к свободе мира.
Общеобязательность философии предполагает уже высшую форму общения, так как в философском
творчестве есть героическое преодоление мировой необходимости, меньшему количеству
людей доступное.
Философия — власть
человека через
творчество; наука — власть через послушание.
Тайна о
человеке — исходная проблема философии
творчества.
«
Человек — посредник между Богом и миром, следовательно, он не тварное существо мира и не законченный процесс
творчества.
Динамическим, творческим центром вселенной сотворен
человек, но в исполнении своей свободы он последовал за падшим Ангелом, пожелавшим стать центром мира, и потерял свое царственное место, обессилил свое
творчество и впал в состояние звериное.
Лишь не достигший высшего самосознания
человек ищет оправданий
творчества в Священном Писании и священных указаний о путях
творчества, т. е. хочет подчинить
творчество закону и искуплению.
Человек, целиком еще пребывающий в религиозных эпохах закона и искупления, не сознает свободы своей творческой природы, он хочет творить по закону и для искупления, ищет
творчества как послушания.
И Бог ждет от
человека антропологического откровения
творчества, сокрыв от
человека во имя богоподобной свободы его пути
творчества и оправдание
творчества.
Творчество есть дело богоподобной свободы
человека, раскрытие в нем образа Творца.
Творчество не раскрывается еще ни в законе, ни в искуплении, ни в Ветхом, ни в Новом Завете Бога с
человеком.
В Духе раскрывается тайна
творчества, в Духе осознается природа
человека, без письмен, без наставлений и указаний свыше.
В
творчестве снизу раскрывается божественное в
человеке, от свободного почина самого
человека, а не сверху.
В
творчестве сам
человек раскрывает в себе образ и подобие Божье, обнаруживает вложенную в него божественную мощь.
Так высока и прекрасна божественная идея
человека, что творческая свобода, свободная мощь открывать себя в
творчестве заложена в
человеке как печать его богоподобия, как знак образа Творца.
Принудительное откровение
творчества как закона, как наставления в пути противоречило бы Божьей идее о свободе
человека, Божьей воле увидеть в
человеке творца, отображающего Его божественную природу.
Если бы было откровение свыше о
творчестве, откровение, запечатленное в Священном Писании, то не нужен и невозможен был бы свободный творческий подвиг
человека.
Истина о свободном дерзновении в
творчестве может быть открыта лишь самим
человеком, лишь свободным актом дерзновения
человека.
Актом своей всемогущей и всеведущей воли захотел Творец ограничить свое предвидение того, что раскроет творческая свобода
человека, ибо в этом предвидении было бы уже насилие и ограничение свободы
человека в
творчестве.
Творец не хочет знать, что сотворит
человек, ждет от
человека откровений в
творчестве и потому не знает того, что будет антропологическим откровением.
Закон начинает борьбу со злом и грехом, искупление завершает эту борьбу, в
творчестве же свободном и дерзновенном призван
человек творить мир новый и небывалый, продолжать творенье Божье.
В этом другая сторона двойственной природы
человека, обращенная не к искуплению, а к
творчеству.
Эта крайность и узость марксизма имеет значение для разрушения той наивно-поверхностной веры, что «науки и искусства» — подлинное
творчество, откровение творческой природы
человека.
Подобно тому как языческие кровавые жертвоприношения лишь предваряли подлинное мировое искупление через Голгофскую жертву Христа, но самого искупления не достигали, так и творческие усилия
человека, создавшего ценности культуры, до сих пор лишь предваряли подлинную религиозную эпоху
творчества, которое осуществит иное бытие.
И видно будет, что
творчество «культуры» было подменой
творчества «бытия» в эпоху закона и искупления, когда творческие силы
человека были еще подавлены.
Все жизненное учение старца Амвросия, полное недоверия к
человеку, к его
творчеству, к его мировой задаче совершенствования, основано на том, что «конечное и совершенное совершенство достигается на небе, в будущей бесконечной жизни, к которой кратковременная земная жизнь человеческая служит лишь приготовлением» (с. 151).
Лишь подвиг свободного
творчества обратит
человека к Христу Грядущему, подготовит к видению иного образа Абсолютного
Человека.
Человек совершенно свободен в откровении своего
творчества.
В самом
человеке, в страшной и последней его свободе должен совершиться мировой переход к религиозной эпохе
творчества.
По этому ветхому сознанию в здешнем мире удел
человека лишь искупление греха, изживание греха,
творчество же будет возможно лишь на том свете, да и то еще неизвестно, так как «тот свет» представляется статически, а не динамически.
Прежние эпохи знали лишь вопрос об оправдании наук и искусств или создании новых форм общественности, но не знали религиозного вопроса о
творчестве, о раскрытии творческой тайны о
человеке в новую мировую эпоху.
Человек оправдывает себя перед Творцом не только искуплением, но и
творчеством.
В тайне
творчества открывается бесконечная природа самого
человека и осуществляется его высшее назначение.
Сам Бог, отдавший на растерзание своего единородного Сына, искупает грех
человека, и ждет Он, что
человек, приобщенный к мистерии искупления, совершит свободный подвиг
творчества, осуществит свое положительное назначение.
Активность
человека идет не на
творчество нового бытия, а на восстановление старого бытия, на борьбу со злом, а не на созидание новой жизни.
Так раскрывается спонтанность и автономность
человека в
творчестве, свободная активность
человека на пути к Христу Грядущему.
Критическая гносеология обосновывает и оправдывает разные виды
творчества дифференцированной культуры, но этим не раскрывает, а закрывает творческую природу
человека.
В подзаконном, ветхозаветном своем сознании, так добросовестно и верно отраженном Кантом, не дерзает
человек обнаружить своей творческой природы, он дерзает лишь творить дифференцированные виды культуры, ибо это дифференцированное
творчество есть послушание закону, выполнение норм.
Гносеологическое сознание манит
человека аполлонизмом и классицизмом в
творчестве, совершенной чеканкой в творческом акте, но по существу лишь подчиняет греховную природу закону.
Человек творческой мировой эпохи,
человек, сознавший себя творцом, всегда революционен по отношению к
творчеству подзаконному, нормативному, культурно-дифференцированному, ибо
творчество не может быть ни послушанием закону, ни послушанием искуплению.
Творчество обращено к иной стороне двойственной природы
человека и из иной стороны рождается.
Поэтому в сознательном, слишком сознательном отношении к
творчеству германской культуры есть некое рабство духа, прикрывающее творческую природу
человека.
Исключительная философская одаренность германской расы позволила ей лучше выразить в сознании эту разрешенность греховному
человеку лишь культуры, противоположной духу
творчества, лишь культуры подзаконной.
Творчество есть не обнаружение бытия
человека, а самоограничение бытия, жертва бытием.
От
творчества нельзя ждать прироста, восхождения бытия, откровения
человека.
Творчество оказывается не раскрытием природы
человека, а прикрытием ее.
Эта замечательная в своем роде философия послушно отражает греховное бессилие человеческого
творчества и греховный разрыв субъекта и объекта,
человека и мира.
Не смеет
человек превысить
творчество Бога-Творца, превысить самого себя как Божье творение.
Неточные совпадения
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые
люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном
творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных
людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
— Требует она, чтоб
человек покорно признал себя слугою истории, жертвой ее, а не мечтал бы о возможности личной свободы, независимого
творчества.
Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе
творчества истории», — критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше.
Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои на «самопознании», на вопросах индивидуального бытия. Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время — не время широких задач».
— Новое течение в литературе нашей — весьма показательно. Говорят, среди этих символистов, декадентов есть талантливые
люди. Литературный декаданс указывал бы на преждевременное вырождение класса, но я думаю, что у нас декадентство явление подражательное, юнцы наши подражают
творчеству жертв и выразителей психического распада буржуазной Европы. Но, разумеется, когда подрастут — выдумают что-нибудь свое.
С тайным, захватывающим дыхание ужасом счастья видел он, что работа чистого гения не рушится от пожара страстей, а только останавливается, и когда минует пожар, она идет вперед, медленно и туго, но все идет — и что в душе
человека, независимо от художественного, таится другое
творчество, присутствует другая живая жажда, кроме животной, другая сила, кроме силы мышц.