Неточные совпадения
Все ограничительные дилеммы формальной логики являются лишь приспособленным отражением ограничительных дилемм данной
мировой необходимости [Зависимость
законов логики от состояния бытия по-своему хорошо раскрывает Н. Лосский в книге «Обоснование интуитивизма».].
Ученые расчленяли
мировую данность на отдельные, специальные сферы и давали экономически сокращенное описание отдельных сфер под наименованием
законов природы.
Но в
мировые эпохи
закона и искупления силы эти были поглощены религиозно неизбежным послушанием последствиям греха, несением тяготы необходимости.
Ницше стоит на
мировом перевале к религиозной эпохе творчества, но не в силах осознать неразрывной связи религии творчества с религией искупления и религией
закона, не знает он, что религия едина и что в творчестве человека раскрывается тот же Бог, Единый и Троичный, что и в
законе и в искуплении.
Мировой переход к религиозной эпохе творчества не может быть изменой
закону и искуплению.
Человек творческой
мировой эпохи, человек, сознавший себя творцом, всегда революционен по отношению к творчеству подзаконному, нормативному, культурно-дифференцированному, ибо творчество не может быть ни послушанием
закону, ни послушанием искуплению.
И этот критический аскетизм ясно обнаруживает, что философия эта целиком пребывает в дотворческой
мировой эпохе, что она все еще в
законе и искуплении.
Но в эти
мировые эпохи оно вынуждено приспособляться и к
закону, и к искуплению.
Реализм не стремится, подобно классицизму, к достижению ценности красоты здесь, имманентно, он послушен не канону-закону, как классицизм, а действительности,
мировой данности.
Кризис морализма, бунт против
закона морального послушания есть также предварение новой
мировой эпохи, эпохи творческой.
Все мышление революционеров и вся их психология есть мышление и психология
мировой эпохи
закона, мышление и психология изобличения неискупленного греха.
И в эпоху
закона мир предчувствовал новые религиозные эпохи: не только пророческое сознание Ветхого Завета, но и трепетание
мировой души в язычестве ждали явления Христа-Искупителя.
Пропели «Вечную память», задули свечи, и синие струйки растянулись в голубом от ладана воздухе. Священник прочитал прощальную молитву и затем, при общем молчании, зачерпнул лопаточкой песок, поданный ему псаломщиком, и посыпал крестообразно на труп сверх кисеи. И говорил он при этом великие слова, полные суровой, печальной неизбежности таинственного
мирового закона: «Господня земля и исполнение ее вселенная и вей живущий на ней».
Неточные совпадения
Роковым последствием техники, подчиненной лишь собственному
закону, порождающему технические
мировые войны, является непомерное возрастание этатизма.
В силу какого-то почти биологического
закона,
закона биологической социологии, великие или, по терминологии Н.Б. Струве, величайшие державы стремятся к бесконечному и ненасытному расширению, к поглощению всего слабого и малого, к
мировому могуществу, хотят по-своему цивилизовать всю поверхность земного шара.
Иван Федорович прибавил при этом в скобках, что в этом-то и состоит весь
закон естественный, так что уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать
мировую жизнь.
В этом проблематика Достоевского, Ибсена была моей нравственной проблематикой, как и пережитое Белинским восстание против гегелевского
мирового духа, как некоторые мотивы Кирхегардта, которого я, впрочем, очень поздно узнал и не особенно люблю, как и борьба Л. Шестова против необходимых
законов логики и этики, хотя и при ином отношении к познанию.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против
мирового духа и
мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его
закона.