Неточные совпадения
Моя память о моей жизни и моем пути
будет сознательно активной, то
есть будет творческим усилием моей мысли, моего
познания сегодняшнего дня.
Между фактами моей жизни и книгой о них
будет лежать акт
познания, который меня более всего и интересует.
В книге, написанной мной о себе, не
будет выдумки, но
будет философское
познание и осмысливание меня самого и моей жизни.
Это философское
познание и осмысливание не
есть память о бывшем, это
есть творческий акт, совершаемый в мгновении настоящего.
Но эгоцентризм, в котором всегда
есть что-то отталкивающее, для меня искупается тем, что я самого себя и свою жизненную судьбу делаю предметом философского
познания.
Теория же
есть творческое
познание, возвышающееся над обыденностью.
Дискурсивное развитие мысли имеет социологическую природу, это
есть организация
познания в социальной обыденности.
Понимание и
познание возможно лишь потому, что человек
есть микрокосм, что в нем раскрывается универсум и что судьба моего «я»
есть вместе с тем и судьба универсума.
Мои пути
познания всегда
были иные.
Моя философская мысль
была борьбой за освобождение, и я всегда верил в освобождающий характер философского
познания.
Есть лишь один вопрос и одна сфера
познания.
Иногда огромное значение для моего процесса
познания имел незначительный, казалось бы, разговор, фильм, в котором ничего философского не
было, или чтение романа.
Но
есть тайна, перед которой мы останавливаемся именно от глубины
познания.
Познание тайны
есть углубление подлинной тайны.
Бог
есть Тайна, и
познание Бога
есть приобщение к Тайне, которая от этого становится еще более таинственной (апофатическая теология).
Но
познание есть не только радость и освобождение.
В этом проблематика Достоевского, Ибсена
была моей нравственной проблематикой, как и пережитое Белинским восстание против гегелевского мирового духа, как некоторые мотивы Кирхегардта, которого я, впрочем, очень поздно узнал и не особенно люблю, как и борьба Л. Шестова против необходимых законов логики и этики, хотя и при ином отношении к
познанию.
Но довольно скоро пришел к своеобразной теории
познания, которую пытался усовершенствовать всю жизнь, хотя неспособен
был создать системы.
Основная тема моя
была в том, как дальше развить и вместе с тем преодолеть мысль Канта, пытаясь оправдать возможность
познания первореальности до рационализации, до обработки сознанием.
Существование не может
быть объектом
познания, оно субъект
познания или, еще глубже, находится вне распадения на субъект и объект.
Меня никогда не интересовал объект,
познание объекта, меня интересует судьба субъекта, в котором трепещет вселенная, смысл существования субъекта, который
есть микрокосм.
Наоборот, я всегда думал, что философское
познание есть функция жизни,
есть символика духовного опыта и духовного пути.
Невозможно отделить философское
познание от совокупности духовного опыта человека, от его религиозной веры, от его мистического созерцания, если оно
есть у человека.
Христианская философия
есть философия субъекта, а не объекта, «я», а не мира; философия, выражающаяся в
познании искупленности субъекта-человека из-под власти объекта-необходимости.
Общение с людьми
есть путь опытного
познания.
Это
было для меня уже не книжное, а опытное
познание православия, православия, сознающего себя наиболее истинным.
Магия
есть господство над миром через
познание необходимости и закономерности таинственных сил мира.
Было ли это самопознание вот этого конкретного человека, единственного и неповторимого человека,
было ли это его
познание и
познание о нем?
Думаю, что это
было не
познание о нем, а
познание о человеке вообще.
Самопознающий субъект
был разумом, общим разумом, предметом его
познания был человек вообще, субъект вообще.
В отношении ко мне самому как познаваемому исчезает объективация, отчуждение, поглощение индивидуального общим, и это великое преимущество, которое дает надежду, что
познание будет экзистенциальным.
Я сам, познающий, — экзистенциален, и эта экзистенциальность
есть вместе с тем не объективируемый предмет моего
познания.
В конце XIX и начале XX века считали огромным достижением в
познании человека, в понимании писателей и разгадки написанных ими книг, когда открыли, что человек может скрывать себя в своей мысли и писать обратное тому, что он в действительности
есть.
Повторяю, это не
есть книга признаний, это книга осмысливания,
познания смысла жизни.
Это и
есть трудная задача так называемой экзистенциальной философии, которая выходит за пределы общеобязательного, объективированного, социализированного
познания.
Неточные совпадения
Нет спора, что можно и даже должно давать народам случай вкушать от плода
познания добра и зла, но нужно держать этот плод твердой рукою и притом так, чтобы можно
было во всякое время отнять его от слишком лакомых уст.
Ему
было девять лет, он
был ребенок; но душу свою он знал, она
была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его
была переполнена жаждой
познания. И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а не у учителей. Та вода, которую отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом месте.
Слишком сильные чувства не отражались в чертах лица его, но в глазах
был виден ум; опытностию и
познанием света
была проникнута речь его, и гостю
было приятно его слушать; приветливая и говорливая хозяйка славилась хлебосольством; навстречу выходили две миловидные дочки, обе белокурые и свежие, как розы; выбегал сын, разбитной мальчишка, и целовался со всеми, мало обращая внимания на то, рад ли или не рад
был этому гость.
Брат Василий задумался. «Говорит этот человек несколько витиевато, но в словах его
есть правда, — думал <он>. — Брату моему Платону недостает
познания людей, света и жизни». Несколько помолчав, сказал так вслух:
Он прочел все, что
было написано во Франции замечательного по части философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все лучшие произведения французской литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие
познания в мифологии и с пользой изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные
познания в истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не читал их.