Но значительная часть эмиграции так же ненавидит свободу и хочет ее истребить, так же проникнута элементарными идеями, так же подчиняет дух интересам политики, так же
не принимает наследия культурного ренессанса.
Неточные совпадения
Но я
не мог
принять никакого учебного заведения,
не мог
принять и университета.
Я
не согласен
принять никакой истины иначе, как от свободы и через свободу.
Этот разрыв
принял у меня такие формы, что я одно время предпочитал поддерживать отношения с евреями, по крайней мере, была гарантия, что они
не дворяне и
не родственники.
Я же хотел бороться в одиночку и никаких военных предписаний никогда
не соглашался
принять.
Я
принимал участие в комитете Союза освобождения сначала в Киеве, потом в Петербурге, но особенно активной роли по своему настроению
не играл и чувствовал страшную отчужденность от либерально-радикальной среды, большую отчужденность, чем от среды революционно-социалистической.
Мне трудно вполне
принять какую-либо политическую революцию потому, что я глубоко убежден в подлинной революционности личности, а
не массы, и
не могу согласиться на ту отмену свобод во имя свободы, которая совершается во всех революциях.
Я никак
не мог
принять вечных консервативных начал, вытекающих из сакрализации исторических тел благодатной божественной энергией.
Я никогда
не мог
принять откровения извне, из истории, из традиции.
Религиозную историю, религиозную традицию я мог
принять лишь как знаки совершающегося в глубине, как символику духа, как относительное, а
не абсолютное.
Религиозную жизнь я всегда
принимал не как воспитание и
не как судебный процесс, а как творчество.
Я никогда
не склонен был придавать особенного значения и тем социально выраженным «объективным» начинаниям, в которых сам
принимал участие и бывал инициатором.
Они, в сущности,
не могут
принять Шекспира, Гёте, Бетховена.
В них
принимали участие левые элементы интеллигенции, но
не экстремистские.
Я
принимал очень активное участие в правлении всероссийского Союза писателей, был товарищем председателя Союза и больше года замещал председателя, который по тактическим соображениям
не избирался.
Я согласился бы
принять коммунизм социально, как экономическую и политическую организацию, но
не согласился его
принять духовно.
Деятельность в русской среде за границей мне была мучительна всегда, я совсем
не подходил к атмосфере, я обманывал все ожидания, меня
принимали не за того, кем я действительно был.
Но ненависть к Фоме Аквинату
принимала у него почти маниакальные формы, он его
не считал христианином.
Много раз в моей жизни у меня бывала странная переписка с людьми, главным образом с женщинами, часто с такими, которых я так никогда и
не встретил. В парижский период мне в течение десяти лет писала одна фантастическая женщина, настоящего имени которой я так и
не узнал и которую встречал всего раза три. Это была женщина очень умная, талантливая и оригинальная, но близкая к безумию. Другая переписка из-за границы
приняла тяжелый характер. Это особый мир общения.
Ни в каких начинаниях, хотя бы отдаленно связанных с немцами, я
не соглашался
принимать участия.
Человек
не должен никакой власти безоговорочно
принимать, это было бы рабьим состоянием.
Но вспомнив, что ожидает ее одну дома, если она
не примет никакого решения, вспомнив этот страшный для нее и в воспоминании жест, когда она взялась обеими руками за волосы, она простилась и уехала.
Неточные совпадения
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете
принять?» Они, пентюхи, и
не знают, что такое значит «прикажете
принять».
Анна Андреевна. Помилуйте, я никак
не смею
принять на свой счет… Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною.
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он
принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин
не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а
не то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
Сначала он
принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему
не поедет, и что он
не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.
Я
не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз меня
приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно
приняли за главнокомандующего».