Неточные совпадения
Воспоминание о прошлом никогда не
может быть пассивным, не
может быть точным воспроизведением и вызывает к
себе подозрительное отношение.
Я решаюсь занять
собой не только потому, что испытываю потребность
себя выразить и отпечатлеть свое лицо, но и потому, что это
может способствовать постановке и решению проблем человека и человеческой судьбы, а также пониманию нашей эпохи.
Но я никогда не
мог открыть в
себе ничего похожего на Эдипов комплекс, из которого Фрейд создал универсальный миф.
Я, в сущности, никогда не
мог ничего пассивно усвоить, просто заучить и запомнить, не
мог поставить
себя в положение человека, которому задана задача.
Я боролся с миром не как человек, который хочет и
может победить и покорить
себе, а как человек, которому мир чужд и от власти которого он хочет освободить
себя.
Я, в сущности, всегда
мог понять Канта или Гегеля, лишь раскрыв в самом
себе тот же мир мысли, что и у Канта или Гегеля.
Самое главное в
себе я никогда не
мог выразить.
Это в высшей степени я
могу сказать про
себя.
Я никогда не
мог этого сказать, я говорил
себе, что влюблен в творчество, в творческий экстаз.
Человек не
может, не должен в своем восхождении улететь из мира, снять с
себя ответственность за других.
По своей манере писать и выражать
себя я никогда не
мог быть сомневающимся.
Я говорил уже, что философские мысли мне приходили в голову в условиях, которые
могут показаться не соответствующими, в кинематографе, при чтении романа, при разговоре с людьми, ничего философского в
себе не заключающем, при чтении газеты, при прогулке в лесу.
Я приучал
себя к мысли, что меня
может ожидать тюрьма, ссылка, внешне тяжелая жизнь.
Без преувеличения
могу сказать, что чувствовал
себя в тюрьме очень приятно.
Я
себя чувствовал относительно лучше среди социал-демократов, но они не
могли мне простить моей «реакционной», по их мнению, устремленности к духу и к трансцендентному.
Так, в 40 годы на успех в любви
мог рассчитывать лишь идеалист и романтик, в 60 годы лишь материалист и мыслящий реалист, в 70 годы народник, жертвующий
собой для блага и освобождения народа, в 90 годы марксист.
Но во мне происходил потайной процесс, который не
мог еще
себя выразить.
С известного момента моей жизни, которого я не
мог бы отнести к определенному дню моей жизни, я сознал
себя христианином и вошел в путь христианства.
И каждый раз с пронизывающей меня остротой я ощущаю, что существование мира не
может быть самодостаточным, не
может не иметь за
собой в еще большей глубине Тайны, таинственного Смысла.
Мой вопрос и заключается в том,
может ли исходить благостная сила, преодолевающая подавленность грехом, и от человека,
может ли человек оправдать
себя не только покорностью высшей силе, но и своим творческим подъемом.
У меня было впечатление, что все эти люди, представлявшие разные революционные и оппозиционные течения, чувствовали
себя во власти стихийных, фатальных сил, которыми они не
могут управлять и направлять согласно своему сознанию.
А
может быть, я
себя этим утешал.
Могу сказать, что за это трудное время я никогда не изменял
себе.
Жид всю жизнь не
мог победить в
себе протестантской закваски.
Я обыкновенно вторгался как представитель иного мира, хотя я,
может быть, более других русских усвоил
себе характер французского мышления.
У меня всегда была большая чуткость ко всем направлениям и системам мысли, особенно к тоталитарным, способность вживаться в них. Я с большой чуткостью
мог вжиться в толстовство, буддизм, кантианство, марксизм, ницшеанство, штейнерианство, томизм, германскую мистику, религиозную ортодоксию, экзистенциальную философию, но я ни с чем не
мог слиться и оставался самим
собой.
В конце XIX и начале XX века считали огромным достижением в познании человека, в понимании писателей и разгадки написанных ими книг, когда открыли, что человек
может скрывать
себя в своей мысли и писать обратное тому, что он в действительности есть.
Про
себя могу сказать с большой искренностью, что я не очень благоприятный и не очень благодарный предмет для модного психоаналитического метода исследования (это нужно понимать гораздо шире Фрейда и современной психопатологии).
Он до крайности преувеличивает свои грехи, называя
себя убийцей, вором, прелюбодеем и прочее, но этим он говорит отвлеченно о предельных грехах человека вообще, а не о своих конкретных,
может быть, мелких грехах.
Я решительно не
могу и не хочу почувствовать
себя лицом солидным и почтенным.
В этих соблазнах я никогда не
мог стать вполне самим
собой.
Я не
могу поставить
себя вне судьбы своего народа, оставаясь на высоте каких-нибудь отвлеченных либерально-демократических принципов.
Я не
мог бы
себе представить, чтобы у меня не было замысла новой книги.
Я не
могу не соединять в
себе эти два начала.
Я не чувствовал
себя вполне легко и свободно, не
мог слишком ударять по марксизму, так как все время чувствовал мир, в отношении которого марксизм был прав.
И Левина поразило то спокойное, унылое недоверие, с которым дети слушали эти слова матери. Они только были огорчены тем, что прекращена их занимательная игра, и не верили ни слову из того, что говорила мать. Они и не могли верить, потому что не
могли себе представить всего объема того, чем они пользуются, и потому не могли представить себе, что то, что они разрушают, есть то самое, чем они живут.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется только, что близко; а вы вообразите
себе, что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня, если б
мог прижать вас в свои объятия.
Городничий (бьет
себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не
мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не
могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за
собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему, говорит про
себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною случай: в дороге совершенно издержался. Не
можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
До сих пор не
могу прийти в
себя.