Неточные совпадения
Воспоминание о прошлом никогда не
может быть пассивным, не
может быть точным воспроизведением
и вызывает к себе подозрительное отношение.
Я видел трансформации, приспособления
и измены людей,
и это,
может быть,
было самое тяжелое в жизни.
Я пережил три войны, из которых две
могут быть названы мировыми, две революции в России, малую
и большую, пережил духовный ренессанс начала ХХ века, потом русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот в Германии, крах Франции
и оккупацию ее победителями, я пережил изгнание,
и изгнанничество мое не кончено.
Истоки человека лишь частично
могут быть поняты
и рационализированы.
Мои способности обнаруживались лишь тогда, когда умственный процесс шел от меня, когда я
был в активном
и творческом состоянии,
и я не
мог обнаружить способностей, когда нужно
было пассивное усвоение
и запоминание, когда процесс шел извне ко мне.
Человек огромного самомнения
может себя чувствовать слитым с окружающим миром,
быть очень социализированным
и иметь уверенность, что в этом мире, совсем ему не чуждом, он
может играть большую роль
и занимать высокое положение.
Я не
мог мыслить так, что «плоть» греховна или «плоть» свята, я
мог мыслить лишь о том,
есть ли «плоть» отрицание свободы
и насилие или нет.
Тут,
может быть,
и нет противоречия, потому что мечта относится к одному, реализм же к совсем другому.
У меня
было достаточно силы воли для осуществления своей задачи,
и я
мог быть свиреп в борьбе за ее осуществление.
Нужно отличать «я» с его эгоистичностью от личности. «Я»
есть первичная данность,
и оно
может сделаться ненавистным, как говорил Паскаль.
Но я чувствую, что
есть пятый
и не знаю, кто пятый, не
могу досчитаться.
Я от многого
мог отказаться в жизни, но не во имя долга или религиозных запретов, а исключительно во имя свободы
и,
может быть, еще во имя жалости.
Для меня характерно, что у меня не
было того, что называют «обращением»,
и для меня невозможна потеря веры. У меня
может быть восстание против низких
и ложных идей о Боге во имя идеи более свободной
и высокой. Я объясню это, когда
буду говорить о Боге.
Но для меня
было ясно, что социализм
может принять разные обороты,
может привести к освобождению, но
может привести
и к истреблению свободы, к тирании, к системе Великого Инквизитора.
Невозможность для человека высокого сознания признать
и узнать Бога,
может быть,
есть лишь невозможность принять человека, верующего в Бога, его искажающие идеи о Боге, отражающие его собственное рабство, его жесты благочестия.
Это отталкивание от суда
и осуждения,
может быть, главная органически христианская во мне черта.
Счастье не
может быть объективировано, к нему неприменимы никакие измерения количества,
и оно не
может быть сравниваемо.
По своей манере писать
и выражать себя я никогда не
мог быть сомневающимся.
И,
может быть, наиболее соблазнен я свободой
и красотой отречения.
Но я принадлежу к той породе людей
и,
может быть, к тому поколению русских людей, которое видело в семье
и деторождении быт, в любви же видело бытие.
Я очень ценил
и ценю статью Вл. Соловьева «Смысл любви», это,
может быть, лучшее из всего написанного о любви.
У меня
была страсть к свободе, к свободе
и в любви, хотя я отлично знал, что любовь
может быть рабством.
С «Войной
и миром» связано для меня чувство родины,
может быть, единственное чувство родины.
Самый крайний интеллектуализм
и рационализм
может быть страстной эмоцией.
Но основную роль тут играл мой крайне «индивидуалистический» характер, мое несогласие чему-либо
и кому-либо подчиниться,
может быть,
и мое барство.
Это
могло быть также формулировано как различение первичного
и вторичного сознания.
Существование не
может быть объектом познания, оно субъект познания или, еще глубже, находится вне распадения на субъект
и объект.
Ни один великий писатель не
может быть определен термином «классик» или «романтик»
и не вмещается в эти категории.
У меня не
могло быть никакого ressentiment, я принадлежал к привилегированному, господствующему классу, моя семья находилась в дружеских отношениях со всеми генерал-губернаторами
и губернаторами.
Социализм
и коммунизм, христианство
и православие также
могут быть буржуазными.
Шли на демонстрацию с таким чувством, что,
может быть,
будут стрелять
и что не все вернутся живыми.
В это время Ленин
был в ссылке в Сибири
и не
мог играть руководящей роли, которую играл потом.
Он сказал нам целую речь, из которой мне запомнились слова: «Ваша ошибка в том, что вы не видите, что общественный процесс
есть процесс органический, а не логический,
и ребенок не
может родиться раньше, чем на девятом месяце».
Могут быть более или менее благоприятные условия для усвоения истины
и справедливости, вкорененных в трансцендентальном сознании.
Но
может быть классовая ложь, которой
и проникнуты буржуазные классы, причастные к греху эксплуатации человека человеком.
В это время, перед ссылкой, я познакомился с человеком, который остался моим другом на всю жизнь,
быть может, единственным другом,
и которого я считаю одним из самых замечательных
и лучших людей, каких мне приходилось встречать в жизни.
Это
было также острое переживание конфликта между личностью
и обществом, которое мне
было,
может быть, более свойственно, чем другим представителям идеалистического движения.
Я
мог выпить очень много
и никогда не пьянел, оставался трезвым среди пьяных.
Дисциплина революционной интеллигенции
была военная,
и только этим путем она
могла себя сохранить.
Через несколько номеров журнала оказалось, что в таком эклектическом виде «Новый путь» дальше существовать не
может,
и был создан новый журнал «Вопросы жизни», просуществовавший всего один год в трудных условиях начинающейся революции.
Я всегда ждал как бы чуда от встречи с людьми,
и это,
может быть,
была моя слабость.
Я всегда
был слишком активным, слишком часто вмешивался в спор, защищал одни идеи
и нападал на другие, не
мог быть «объективным».
И в общении с Мережковскими я делался более православным, чем,
может быть,
был на самом деле.
Но последствия творческого духовного подъема начала XX века не
могут быть истреблены, многое осталось
и будет в будущем восстановлено.
Меня рано начала мучить религиозная тема, я,
может быть, раньше, чем многие, задумался над темой о тленности всего в мире
и над вечностью.
По своему основному жизне —
и мироощущению я никогда не
мог быть подавлен массивностью
и тяжестью авторитарной религиозной традиции.
Я, по совести, не
могу себя признать человеком ортодоксального типа, но православие мне
было ближе католичества
и протестантизма,
и я не терял связи с Православной церковью, хотя конфессиональное самоутверждение
и исключительность мне всегда
были чужды
и противны.
Понимание христианского откровения зависит от структуры сознания, которое
может быть шире
и уже, глубже
и поверхностнее.
У меня всегда
было особенное почитание пророков
и пророческая сторона религии
была особенно близка
и,
быть может, подавляла другие стороны.
И каждый раз с пронизывающей меня остротой я ощущаю, что существование мира не
может быть самодостаточным, не
может не иметь за собой в еще большей глубине Тайны, таинственного Смысла.
Неточные совпадения
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они
едят, а я не
ем? Отчего же я, черт возьми, не
могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как
и я?
Аммос Федорович. А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник, а
может быть,
и того еще хуже.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что
и на свете еще не
было, что
может все сделать, все, все, все!
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал
было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не
могу, не
могу! слышу, что не
могу! тянет, так вот
и тянет! В одном ухе так вот
и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!»
И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз.
И руки дрожат,
и все помутилось.
Городничий. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост
и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его
и на сто рублей не
было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя,
мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?