Осуществиться журнал мог только благодаря доктору Мотту, человеку сильного характера, замечательному христианскому деятелю, возглавлявшему Христианский союз молодых людей и Христианскую студенческую федерацию, большому
другу русских и православия.
Я обыкновенно вторгался как представитель иного мира, хотя я, может быть, более
других русских усвоил себе характер французского мышления.
Неточные совпадения
Толстого, с Иваном Карамазовым, Версиловым, Ставрогиным, князем Андреем и дальше с тем типом, который Достоевский назвал «скитальцем земли
русской», с Чацким, Евгением Онегиным, Печориным и
другими.
И в этом я отличаюсь от
других течений
русской религиозной философии, которая чувствует большую связь с Платоном и Шеллингом.
Проблема нового религиозного сознания в христианстве для меня стояла иначе, иначе формулировалась, чем в
других течениях
русской религиозной мысли начала XX века.
У
русских писателей, переходивших за границы искусства, у Гоголя, у Л. Толстого, у Достоевского и многих
других остро ставилась эта тема.
Благодаря Андерсену, Лаури и
другим стала возможна культурная деятельность YMCA, которая издавала
русских писателей, изгнанных из своей родины.
Всякий истинно
русский человек интересуется вопросом о смысле жизни и ищет общения с
другими в искании смысла.
Русские очень легко задевают личность
другого человека, говорят вещи обидные, бывают неделикатны, имеют мало уважения к тайне всякой личности.
Русские самолюбивы, задевают самолюбие
другого и сами бывают задеты.
Из книг
другого типа: «Судьба человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою философию истории современности, чем «Новое средневековье», и «Источники и смысл
русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по
русской истории XIX века, и «
Русская идея».
В Аркашоне жили
русские друзья.
Советскую власть я считал единственной
русской национальной властью, никакой
другой нет, и только она представляет Россию в международных отношениях.
«Однако подои корову», — вдруг, ни с того ни с сего, говорит один
другому русский якут: он русский родом, а по языку якут.
Это входило у меня в привычку. Когда же после Тургенева и
других русских писателей я прочел Диккенса и «Историю одного города» Щедрина, — мне показалось, что юмористическая манера должна как раз охватить и внешние явления окружающей жизни, и их внутренний характер. Чиновников, учителей, Степана Яковлевича, Дидонуса я стал переживать то в диккенсовских, то в щедринских персонажах.
Шло обыкновенно так, как всегда шло все в семье Бахаревых и как многое идет в
других русских семьях. Бесповодная или весьма малопричинная злоба сменялась столь же беспричинною снисходительностью и уступчивостью, готовою доходить до самых непонятных размеров.
— Хорош практик! — произнес почти со злобою Бегушев. — Кроме того вы, я и сотни
других русских людей носят в себе еще другой недостаток: мы ничего не знаем! Ничего!.. Кроме самых отвлеченных понятий и пустозвонных фраз, а граф Хвостиков и тех даже не ведает!..
Неточные совпадения
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к
другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории
русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
На
другой день по своем приезде князь в своем длинном пальто, со своими
русскими морщинами и одутловатыми щеками, подпертыми крахмаленными воротничками, в самом веселом расположении духа пошел с дочерью на воды.
— Вот это всегда так! — перебил его Сергей Иванович. — Мы,
Русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта — способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке. Я скажу тебе только, что дай эти же права, как наши земские учреждения,
другому европейскому народу, — Немцы и Англичане выработали бы из них свободу, а мы вот только смеемся.
Услыхав с
другой стороны подъезда шаги, всходившие на лестницу, обер-кельнер обернулся и, увидав
русского графа, занимавшего у них лучшие комнаты, почтительно вынул руки из карманов и, наклонившись, объяснил, что курьер был и что дело с наймом палаццо состоялось.
В чем состояла особенность его учения, Левин не понял, потому что и не трудился понимать: он видел, что Метров, так же как и
другие, несмотря на свою статью, в которой он опровергал учение экономистов, смотрел всё-таки на положение
русского рабочего только с точки зрения капитала, заработной платы и ренты.