Неточные совпадения
Основное противоречие моего мнения о
социальной жизни связано с совмещением во мне двух элементов — аристократического понимания
личности, свободы и творчества и социалистического требования утверждения достоинства каждого человека, самого последнего из людей и обеспечения его права на жизнь.
Качественно различные, неравные
личности не только в глубинном смысле равны перед Богом, но равны перед обществом, которому не принадлежит права различать
личности на основании привилегий, т. е. на основании различия
социального положения.
Для меня это всегда было столкновение любви и свободы, независимости и творческого призвания
личности с
социальным процессом, который
личность подавляет и рассматривает как средство.
Человек есть загадка не как животное и не как существо
социальное, не как часть природы и общества, а как
личность, именно как
личность.
Поскольку эмпирический человек входит как часть в какое-либо
социальное или природное целое, он это делает не как
личность и
личность его остается вне этого подчинения части целому.
В человеческой
личности есть много родового, принадлежащего человеческому роду, много исторического, традиционного,
социального, классового, семейного, много наследственного и подражательного, много «общего».
Личность в человеке есть победа над детерминацией
социальной группы.
Социальная муштровка и цивилизование человека-варвара может иметь положительное значение, но не означает оформления
личности.
С экзистенциальной точки зрения общество есть часть
личности, её
социальная сторона, как и космос есть часть
личности, её космическая сторона.
Как уже было сказано, философия жизни ведет к растворению человеческой
личности в космическом и
социальном процессе.
Личность не есть неделимое или атом в отношении к какому-либо целому, космическому, родовому или
социальному.
Личность в человеке не детерминирована наследственностью, биологической и
социальной, она есть свобода в человеке, возможность победы над детерминацией мира.
Личность укрепляется в сопротивлении власти мирового зла, которое всегда имеет свою
социальную кристаллизацию.
Полное нечувствие к греху, к вине, к злу обыкновенно есть также нечувствие к
личности, растворение
личности в общем, космическом и
социальном.
Поэтому принцип
личности должен стать принципом
социальной организации, которая не будет допускать социализацию внутреннего существования человека.
Но это конкретно-универсальное содержание
личности никогда не означает, что она помещает свою совесть и своё сознание в общество, в государство, народ, класс, партию, церковь, как
социальный институт.
Это имеет роковые последствия в
социальной жизни, в отношениях
личности и общества.
Это «мы» есть качественное содержание «я», его
социальное трансцендирование. «Я» имеет общение не только с «ты», общение
личности с
личностью, «я» имеет общение и с «мы», т. е. с обществом.
В жизни общества существует связь поколений, общение живых и умерших, но эта связь поколений не есть навязанная
личности, над ней стоящая иерархическая органичность, а есть раскрытие
социального универсализма внутри
личности, её расширенный имманентный опыт.
Она имеет положительное значение, когда вечными началами признается свобода, справедливость, братство людей, высшая ценность человеческой
личности, которую нельзя превращать в средство, и имеет отрицательное значение, когда такими началами признаются относительные исторические,
социальные и политические формы, когда эти относительные формы абсолютизируются, когда исторические тела, представляющиеся «органическими», получают санкцию священных, например монархия или известная форма собственности.
Это есть систематическое, организованное угашение творческого огня, требование, чтобы творческая
личность была вполне подчинена
социальной группе.
Она совсем не означает освобождения человека, потому что основана не на примате человеческой
личности, а на примате безгосударственного общества,
социального коллектива.
Эмоции национализма гораздо менее человечны, чем эмоции
социальные, и гораздо менее свидетельствуют о том, что в человеке поднимается
личность.
Аристократический принцип в
социальной жизни есть принцип наследственности, наследственность же есть тяготеющий над
личностью детерминизм, даже более чем детерминизм — фатум рода, фатум крови.
Личный аристократизм, т. е. качественные достижения
личности, социализируется и переносится на
социальные группы.
Формы
социального аристократизма, переносящие аристократизм
личности на аристократизм
социальной группы, очень разнообразны, но всегда порождают рабства человека.
Подлинный аристократизм есть видение образа
личности, а не образа
социальной группы, класса, касты.
В человеческой
личности происходит перекрещивание различных
социальных кругов и группировок.
Коллективизм всегда авторитарен, в нем центр сознания и совести помещен вне
личности в массовых, коллективных
социальных группировках, например в войске, в тоталитарных партиях.
Социализация хозяйства необходима для защиты
личности рабочего, но она должна привести к
социальному персонализму.
Социальные группы могут и расширять и суживать объем
личности.
Но преобладание
социальной группы над
личностью, детерминация
личности социальной группой в конце концов лишает
личность свободы и мешает достижению универсального содержания жизни.
Всегда существует
социальное излучение человеческой
личности, даже в наиболее интимных своих мыслях она несет людям освобождение или порабощение.
Социальное всегда находится внутри
личности.
Доктринерство вообще пагубно в решении
социальных вопросов, и всегда есть насилие над
личностью.
При этом
личность должна быть более
социальной в хорошем смысле и менее
социальной в дурном смысле, то есть
социальной из свободы, а не
социальной из детерминизма и рабства.
Неточные совпадения
— Вот, я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество
социальной справедливости будет началом духовной смерти людей». Как тебе нравится? Или: «Начало и конец жизни — в
личности, а так как
личность неповторима, история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
— Я — смешанных воззрений. Роль экономического фактора — признаю, но и роль
личности в истории — тоже. Потом — материализм: как его ни толкуйте, а это учение пессимистическое, революции же всегда делались оптимистами. Без
социального идеализма, без пафоса любви к людям революции не создашь, а пафосом материализма будет цинизм.
«В конце концов вопрос об истоках антисемитизма крайне темный вопрос, но я вовсе не обязан решать его. И — вообще: что значит
социальная обязанность
личности, где начало этой обязанности, чем ограничены ее пределы?»
«Воспитанная литераторами, публицистами, «критически мыслящая
личность» уже сыграла свою роль, перезрела, отжила. Ее мысль все окисляет, покрывая однообразной ржавчиной критицизма. Из фактов совершенно конкретных она делает не прямые выводы, а утопические, как, например, гипотеза
социальной, то есть — в сущности, социалистической революции в России, стране полудиких людей, каковы, например, эти «взыскующие града». Но, назвав людей полудикими, он упрекнул себя:
Новая жизнь ожидалась исключительно от изменений
социальной среды, от внешней общественности, а не от творческих изменений в
личности, не от духовного перерождения народа, его воли, его сознания.