Неточные совпадения
Ницше
был родствен одному из полюсов моей
природы, как другому полюсу
был родствен Л. Толстой.
Человек
есть загадка не как животное и не как существо социальное, не как часть
природы и общества, а как личность, именно как личность.
Личность не
есть природа, она не принадлежит к объективной, природной иерархии, как соподчиненная её часть.
Человек
есть личность не по
природе, а по духу.
Вся тяжесть, наложенная на человека
природой и обществом, историей и требованиями цивилизации,
есть поставленное перед нами затруднение, требующее сопротивления и творческого претворения в личное, единственно личное.
Нравственно-разумная
природа человека у Канта
есть безличная, общая
природа.
Можно
было бы сказать, что общество и
природа дают материю для активной формы личности.
Но личность
есть независимость от
природы, независимость от общества и государства.
Бог и
есть гарантия свободы личности от порабощения власти
природы и общества, царства кесаря, мира объектности.
Личность совсем не
есть душа в отличие от тела, связывающего человека с жизнью
природы.
Личность
есть победа духа над
природой, свободы над необходимостью.
Но у Канта учение о личности не
есть все-таки подлинный персонализм, потому что ценность личности определяется нравственно-разумной
природой, которая универсально-общая.
Личность
есть свобода и независимость человека в отношении к
природе, к обществу, к государству, но она не только не
есть эгоистическое самоутверждение, а как раз наоборот.
Личность не порождается родовым космическим процессом, не рождается от отца и матери, она происходит от Бога, является из другого мира; она свидетельствует о том, что человек
есть точка пересечения двух миров, что в нем происходит борьба духа и
природы, свободы и необходимости, независимости и зависимости.
Ошибка гуманизма
была совсем не в том, что он слишком утверждал человека, что он толкал на путь человекобожества, как часто утверждалось в русской религиозной мысли, а в том, что он недостаточно, не до конца утверждал человека, что он не мог гарантировать независимость человека от мира и заключал в себе опасность порабощения человека обществу и
природе.
Но в человеке
есть божественный элемент, в нем
есть как бы две
природы, в нем
есть пересечение двух миров, он несет в себе образ, который
есть и образ человеческий и образ Божий и
есть образ человеческий в меру того, как осуществляется образ Божий.
Вне этого
есть лишь растворение человека в безличной
природе.
Гениальность
есть целостная
природа человека, её интуитивно-творческое отношение к жизни.
Гении же
есть соединение этой
природы с особенным даром.
Но для освобождения человека его духовная
природа должна ему
быть возвращена, он должен сознать себя свободным и духовным существом.
Бытие
есть природа, усия, оно принадлежит объективированному миру, порожденному рационализацией.
Мыслить дух как бытие — значит мыслить его натуралистически, как
природу, как объект, но дух не
есть объект, не
есть природа, не
есть бытие, дух
есть субъект,
есть акт,
есть свобода.
Бытие онтологии
есть натуралистически мыслимая вещь,
природа, сущность, но не существо, не личность, не дух, не свобода.
Победа над рабством у
природы, у природных стихийных сил
есть ведь основная тема цивилизации.
Старое теологическое понимание того, что такое
природа, связано
было с различением природного и сверхприродного,
природы и благодати.
Я
буду употреблять слово «
природа» и не в смысле противоположения её культуре, цивилизации или сверхприродному, благодатному и не в старом смысле космоса или Божия творения и не в смысле исключительно пространственного материального мира, отличного от души.
Основной дуализм не
есть ни дуализм естественного и сверхъестественного, ни дуализм материального и психического, ни дуализм
природы и цивилизации, а дуализм
природы и свободы,
природы и духа,
природы и личности, объектности и субъектности.
Природа в этом смысле
есть мир объективации, т. е. отчужденности, детерминированности, безличности.
Личность
есть восстание человека против рабства у
природы.
Он даже видит в обществе, которое не
есть природа, отображение вечной
природы, видит в этой природности, в этой детерминированности идеальную основу общества.
Но, как не раз уже
было сказано, человек по своему образу, человек как личность не
есть часть
природы, он несет в себе образ Бога.
В человеке
есть природа, но он не
есть природа.
Рабство человека у
природы, как, впрочем, и всякое рабство,
есть рабство у объектности.
Порабощенная
природа как объект
есть природа, детерминирующая извне, деперсонализирующая, угнетающая внутреннее существование.
Природа же, как субъект,
есть внутреннее существование космоса,
есть его экзистенциальность, а следовательно, и свобода.
Рабство у
природы, как космическое прельщение, может
быть духовным явлением.
Это
есть рабство у так называемых «законов»
природы, которые открывает и конструирует человек своим научным познанием.
«
Природа» романтиков никогда не
была «
природой» естественнонаучного познания и технического воздействия, не
была «
природой» необходимости и закономерности.
В самой жажде общения с внутренней жизнью космоса
есть большая правда, но эта правда относится к космосу в экзистенциальном смысле, а не к космосу объективированному, который и
есть природа с её детерминацией.
Например, чудо совсем не означает нарушения каких-либо законов
природы, это
есть явление смысла в человеческой жизни, обнаруживающееся в природной среде, подчиненной частичным законам.
В объективированной
природе нельзя искать души мира, внутренней жизни космоса, потому что она не
есть подлинный мир, но мир в падшем состоянии, мир порабощенный, отчужденный, обезличенный.
Правда, мы прорываемся ко внутренней космической жизни, к
природе в экзистенциальном смысле через эстетическое созерцание, которое всегда
есть преображающая творческая активность, через любовь и сострадание, но это всегда означает, что мы прорываемся за пределы объективированной
природы и освобождаемся от её необходимости.
Прорыв из этого порочного круга
есть акт духа, а не подчинение органическому космическому ритму, которого в объективированной
природе по-настоящему не существует.
Объективность общественных явлений, превышающая человеческое существование,
есть объективация, отчуждение человеческой
природы, вследствие которой общественные отношения человека с человеком представляются реальностями, находящимися вне людей и над людьми.
Руссо, к которой призывал Толстой для спасения от лжи цивилизации, совсем не
есть природа, как объективированное царство детерминизма и закономерности, это иная, преображенная
природа, очень приближающаяся к царству свободы, это не
природа «объективная», а
природа «субъективная».
Особенно ясно, что «
природа» у Льва Толстого, которая божественна, не
есть природа беспощадной борьбы за существование и взаимного истребления, преобладания сильного над слабым, механической необходимости и пр., это преображенная
природа, это само Божество.
Рабство человека у самого себя
есть не только рабство у своей низшей, животной
природы.
То жуткое явление жизни, которое сейчас именуется тоталитарным государством, совсем не
есть временное и случайное явление известной эпохи, это
есть выявление истинной
природы государства, царства.
Конфликт царства Божия и царства Кесаря
есть на философском языке конфликт субъекта и объекта, свободы и необходимости, духа и объективированной
природы.
Анархизм одинаково может
быть свирепым, вооруженным бомбами, и кротким, идиллическим, верующим в доброту человеческой
природы.
Неточные совпадения
Стародум. Богату! А кто богат? Да ведаешь ли ты, что для прихотей одного человека всей Сибири мало! Друг мой! Все состоит в воображении. Последуй
природе, никогда не
будешь беден. Последуй людским мнениям, никогда богат не
будешь.
Но этого мало: самая
природа перестала
быть благосклонною к глуповцам.
Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами ума и сердца; но у него
был желудок, в котором, как в могиле, исчезали всякие куски. Этот не весьма замысловатый дар
природы сделался для него источником живейших наслаждений. Каждый день с раннего утра он отправлялся в поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь. В короткое время обоняние его
было до такой степени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные части самого сложного фарша.
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига
были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не
было той силы в
природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни
было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле
было прочнее его.
Напоминанием об опасном хождении, — говорит он, — жители города Глупова нимало потревожены не
были, ибо и до того, по самой своей
природе, великую к таковому хождению способность имели и повсеминутно в оном упражнялись.