Неточные совпадения
Не только мыслью, но и чувством всегда отрицал я, что эта
мировая данность
есть прочная и последняя реальность.
Обращаясь к самопознанию, которое
есть одно из главных источников философского познания, я открываю в себе изначальное, исходное: противление
мировой данности, неприятие всякой объектности, как рабства человека, противоположение свободы духа необходимости мира, насилию и конформизму.
Когда личность вступает в мир, единственная и неповторимая личность, то
мировой процесс прерывается и принужден изменить свой ход, хотя бы внешне это не
было заметно.
Личность не вмещается в непрерывный, сплошной процесс
мировой жизни, она не может
быть моментом или элементом эволюции мира.
Лицо человеческое
есть самое изумительное в
мировой жизни, через него просвечивает иной мир.
Это
есть вступление личности в
мировой процесс с её единственностью, однократностью, неповторимостью.
Человеческая личность
есть потенциальное все, вся
мировая история.
И эта трансцендентность Бога, свобода Бога от
мировой необходимости, от всякой объектности
есть источник свободы человека,
есть самая возможность существования личности.
Сталкиваются две точки зрения: 1)
есть неизменный, вечный, разумный порядок бытия, он выражается и в порядке социальном, который создается не людьми и которому люди должны подчиняться, и 2) основы
мировой и социальной жизни, пораженной падшестью, не вечные и не навязанные сверху, они меняются от человеческой активности и творчества.
Острое переживание проблемы теодицеи, как мы видим, например, у Достоевского в его диалектике о слезинке ребёнка и о возвращении билета на вход в
мировую гармонию,
есть восстание против идеи бытия, как царства универсально-общего, как
мировой гармонии, подавляющей личное существование.
В этом восстании
есть вечная правда, правда о том, что единичная личность и её судьба
есть бóльшая ценность, чем
мировой порядок, чем гармония целого, чем отвлеченное бытие.
Билет на вход в
мировую гармонию должен
быть возвращен.
Проблема, перед которой мы поставлены, — это
есть проблема об отношении личности, неповторимой, единичной личности, экзистенциального центра, обладающего чувствилищем к страданию и радости, личности, связанной единой судьбой, и
мировым порядком,
мировой гармонией.
Так называемый
мировой порядок и так называемая гармония
мирового целого никогда не
были созданы Богом Бог совсем не
есть устроитель
мирового порядка и администратор
мирового целого, Бог
есть смысл человеческого существования.
Мировой порядок, подавляющий части, превращающий личность в средство,
есть продукт объективации, т е. отчуждения и экстериоризации человеческого существования, а не создание Бога.
Мировой порядок, гармония целого и пр. не имеют никакого экзистенциального смысла, это
есть царство детерминации, которому всегда противополагается свобода.
Мировая гармония
есть лживая и порабощающая идея, от нее нужно освободиться во имя достоинства личности.
Мировая гармония
есть также дисгармония и беспорядок, царство
мирового разума
есть также царство иррационального и безумного.
Оптимизм
мирового порядка
есть рабство человека.
Освобождение от рабства
есть освобождение от давящей идеи
мирового порядка, который
есть порождение объективации, т. е. падшести.
Но существование космоса, как
мирового единства и гармонии, существование души мира
есть иллюзия сознания, порабощенного и раненного объективацией.
Но допущение
мировой души и космической гармонии
есть натурализм.
Но это всегда
было не столько выходом из замкнутого существования личности к
мировому общению, сколько снятием самой формы личности и её растворением.
Свободная личность
есть редкий цветок
мировой жизни.
Своё вожделенное царство он отождествляет с
мировым единством, с окончательным объединением человечества Соблазн царства
есть один из соблазнов, отвергнутых Христом в пустыне.
Это
есть самая большая ложь
мировой истории.
Если и вообще ничего «священного» в объективированной истории никогда не
было, а
была лишь ложная сакрализация, то наделение качествами «священного» того, что
есть предельное выражение
мирового зла,
есть сатанический соблазн.
Когда сатаническая техника войны, техника
мирового истребления, сделает войну окончательно невозможной (вероятно, это
будет после того, как значительная часть человечества
будет истреблена), тогда воинственные инстинкты человека в благородном смысле слова должны
будут искать себе иного выхода.
Враг национальный, враг социальный, враг религиозный не
есть сосредоточение
мирового зла, не
есть злодей, и он не
есть и не может
быть только врагом, предметом «священной» ненависти, он человек со всеми человеческими свойствами национальной, социальной или религиозной группировки людей.
Создание образа «врага», играющего такую роль в
мировой истории,
есть обесчеловечивающая, обезличивающая объективация.
Проблема войны в
мировой жизни
есть не только проблема объявленной и разразившейся войны, это в большей степени
есть проблема приготовления войны.
Выработка личности
есть выработка аристократического типа, т. е. человека, не допускающего себя до смешения с безликой
мировой средой, внутренне независимого и свободного, восходящего к более высокому качественному содержанию жизни и нисходящего к миру униженному, страдающему и лишенному возможности возвышения.
Хлеб
есть великий символ, и с ним связана тема социализма, тема
мировая.
Красота
есть прорыв в объективированном мире, преображение мира, победа над уродством и над тяжестью
мировой необходимости.
Так, проекция
мировой гармонии в будущее, которую мы видим в религии прогресса,
есть иллюзия сознания.
«Тут одно только серьезное возражение, — все мечтал я, продолжая идти. — О, конечно, ничтожная разница в наших летах не составит препятствия, но вот что: она — такая аристократка, а я — просто Долгорукий! Страшно скверно! Гм! Версилов разве не мог бы, женясь на маме, просить правительство о позволении усыновить меня… за заслуги, так сказать, отца… Он ведь служил, стало быть, были и заслуги; он
был мировым посредником… О, черт возьми, какая гадость!»
Неточные совпадения
— Оттого, что я считаю, что
мировой суд
есть дурацкое учреждение, — отвечал мрачно Левин, всё время ждавший случая разговориться с Вронским, чтобы загладить свою грубость при первой встрече.
— Я пожалуюсь? Да ни за что в свете! Разговоры такие пойдут, что и не рад жалобе! Вот на заводе — взяли задатки, ушли. Что ж
мировой судья? Оправдал. Только и держится всё волостным судом да старшиной. Этот отпорет его по старинному. А не
будь этого — бросай всё! Беги на край света!
— Это игрушка, — перебил его Левин. —
Мировые судьи нам не нужны. Я в восемь лет не имел ни одного дела. А какое имел, то
было решено навыворот.
Мировой судья от меня в сорока верстах. Я должен о деле, которое стоит два рубля, посылать поверенного, который стоит пятнадцать.
Николай Петрович попал в
мировые посредники и трудится изо всех сил; он беспрестанно разъезжает по своему участку; произносит длинные речи (он придерживается того мнения, что мужичков надо «вразумлять», то
есть частым повторением одних и тех же слов доводить их до истомы) и все-таки, говоря правду, не удовлетворяет вполне ни дворян образованных, говорящих то с шиком, то с меланхолией о манципации (произнося ан в нос), ни необразованных дворян, бесцеремонно бранящих «евту мунципацию».
Это —
мировые силы, какими они
были до вмешательства разума.