Неточные совпадения
Человек оказывается порабощенным неизбежностью избрать то, что ему навязано, и выполнить норму под
страхом ответственности.
Генезис духа, генезис сознания, различение и оценка вызывает
страх, ужас,
страх безотчетный и беспричинный,
страх перед тайной божественной жизни, от которой
человек отпал.
Изгнание из рая вызывает
страх, и этот
страх может даже возрастать по мере того, как
человек возрастает.
Киркегардт, который был замечательным психологом, определяет
человека по переживаемому им
страху и ужасу.
Страх, или ужас (Angst), выражает духовную значительность
человека, его невозможность довольствоваться собой, его отношение к трансцендентному Богу, его греховность, а следовательно, его падение с высоты.
Признаком значительности
человека Киркегардт считает именно беспричинный, ни на чем не основанный
страх,
страх перед трансцендентной тайной бытия, то, что Отто называет Mysterium tremendum.
Этика закона, этика сознания, подавляющая подсознание и не знающая сверхсознания, есть порождение древнего аффекта
страха в
человеке, и мы, христиане, видим в ней последствие первородного греха.
Страх предупреждает
человека об опасности, в этом его онтологическое значение.
Традиционный принцип свободы воли совсем не есть творческий принцип, и он не столько освобождает
человека, сколько держит его в
страхе.
С этим связан и
страх кровосмешения, который преследует
человека с давних времен.
Древнее насилие клана и рода над
человеком, установившее неисчислимое количество табу, запретов и вызывающее
страхи и ужасы, из нравственного закона, каким оно было в древние времена, переходит в атавистические инстинкты, с которыми должно бороться более высокое нравственное сознание.
Страх нечистого и запретного преследует
человека на самых высоких ступенях культуры, принимая лишь более утонченные формы.
Стоическая этика свидетельствует о высоком нравственном усилии
человека, но, в конце концов, это этика упадочная и пессимистическая, потерявшая смысл жизни и отчаявшаяся, этика
страха перед страданиями жизни и смерти.
Благодатная сила, исходящая от евангельского откровения, освобождает
людей от терзающего их
страха, самолюбия, властолюбия, от не знающей утоления похоти жизни.
Инстинкт в нравственной жизни
человека играет двоякую роль: он унаследован от древней природы, от
человека архаического, в нем говорит древний ужас и
страх, рабство и суеверие, жестокость и звериность, и в нем же есть напоминание о рае, о древней свободе, о древней силе
человека, о древней связи его с космосом, о первобытной стихии жизни.
И
страх будущего, свойственный каждому
человеку, есть прежде всего
страх грядущей смерти.
Люди слишком часто боятся раскрывать свое сердце из ложных инстинктов, ложных верований и ложных идей, из ложных
страхов перед обществом, и это закрывает возможность подлинного общения.
Жизнь
людей искалечена атавистическими
страхами и ужасами.
В переживание
страха не входит представление о высоте бытия, которую
человек хотел бы достигнуть, и оторванность, от которой его мучит.
Страх есть состояние унижающее, а не возвышающее
человека.
Древнее первобытное человечество было одержимо
страхом, terror anticus,
страхом перед хаосом и неведомыми силами природы, перед которыми
человек был беспомощен,
страхом перед духами, перед демонами, перед богами, перед магами, перед царями, которые были магами и обладали магической властью.
Древний
человек боролся против
страха при помощи магии, при помощи тотемистических верований, искал покровителей и заклинательных формул, дающих силу над самими богами.
Страх есть самый древний аффект человеческой природы, им сопровождается самое рождение
человека, и он всегда присутствует в подсознательном слое человеческой природы.
Человек испытывает не только
страх перед хаосом, но и
страх Божий.
Религия создает неисчислимое количество табу, и
человек испытывает
страх и трепет перед возможностью их нарушения.
Тоска и ужас свидетельствуют не только о том, что
человек есть падшее и низменное существо, как свидетельствует об этом
страх, но есть также обличение высшей, горней, богоподобной природы
человека, обличение его призвания к высшей жизни.
Можно испытать заботу и
страх перед болезнью близкого
человека и опасностью смерти, но, когда наступает минута смерти, заботы уже нет и нет обыденного
страха, а есть мистический ужас перед тайной смерти, есть тоска по миру, в котором смерти нет.
Человек запуган грехом и запуган моралью, он в состоянии паники, панического
страха на все согласен, лишь бы избавиться от этого
страха.
Духовная и нравственная жизнь
человека определялась
страхом перед Богом и перед добром, а не священным ужасом перед Божьей тайной, не тоской по Божьей правде, не любовью к Богу и Божьему добру.
Нравственное различение, нравственная оценка и нравственный акт, которые совершаются лишь под влиянием
страха и в аффекте
страха, не могут иметь нравственного значения и быть выражением духовности
человека.
Человек, совершающий нравственные оценки или акты под влиянием
страха временных или вечных мук, совсем не совершает чисто нравственных оценок и актов.
Между тем как социальная обыденность, овладевающая и религиозной жизнью
человека, хочет нравственно управлять
человеком через аффект
страха, хотя в смягченной и умеренной форме.
Этика эвдемонистическая, будь этот эвдемонизм земной или небесный, в конце концов, есть этика
страха, ибо
человек боится за свое счастье и счастье других, ибо счастье со всех сторон подвергается опасностям и оно покупается оппортунизмом в оценках и действиях.
В
страхе же
человек совсем не переживает аффекта стояния перед бездной, перед тайной, перед бесконечностью, наоборот, он погружен в низший, обыденный, посюсторонний мир.
Страх эсхатологический, связанный с конечной судьбой
человека и мира, есть корыстная и обыденная подмена священного ужаса, бескорыстного и трансцендентного.
Социальная обыденность создает этику
страха, перерождая ужас, вызванный трансцендентной бездной, в повседневную заботу и терроризуя
человека будущими карами.
Когда
люди жили под постоянным
страхом вечных адских мук, они были дальше от пошлости.
У
человека, одержимого каким-либо
страхом, все перспективы жизни меняются.
А так как
страх в той или иной степени и в том или ином отношении свойствен всем
людям, то можно сказать, что
человек в этом грешном мире вообще неверно распознает реальности и все его перспективы жизни искажены фантазмами.
Древний
страх, терзавший
человека, беспомощность и покинутость
человека, искание помощи и покровительства есть смешение священного, трансцендентного ужаса перед тайной бытия, перед бездной и
страха животного, овладевшего грешным миром,
страха в узком смысле слова.
Религиозная вера по смыслу своему обращает греховного
человека, растерзанного миром, к раскрытию реальности и освобождает от фантазмов, порожденных
страхами мира.
Страх болезней сам становится болезнью и начинает повсюду видеть несуществующую опасность заразы, населяет мир бациллами, со всех сторон атакующими
человека, парализует возможность здравого восприятия своего тела и нормального к нему отношения.
Из
страха смерти
человек перестает реально воспринимать жизнь и реально к ней относиться.
Человек, одержимый
страхом смерти, целиком находится по сю сторону жизни, в этом мире, и не способен уже испытывать трансцендентного ужаса перед тайной смерти, он слишком поглощен своим организмом, слишком привязан к земной жизни и дрожит за нее.
Хозяйство греховного
человека основано на заботе, на постоянном
страхе за грядущий день, на ограниченном количестве хозяйственных благ, не соответствующих количеству
людей и количеству потребностей.
Но им никогда не удастся опровергнуть той истины, что в
страхе смерти, в священном ужасе перед ней приобщается
человек к глубочайшей тайне бытия, что в смерти есть откровение.
Но то, к чему
человек принужден пыткой,
страхом адских мук, лишается ценности и значения, не есть нравственное и духовное достижение.
Все, что делает
человек из
страха ада, а не из любви к Богу и к совершенной жизни, лишено всякого религиозного значения, хотя в прошлом этот мотив был наиболее использован для религиозной жизни.
И для него понятно стало, что нельзя искать Царства Божьего и совершенной жизни из
страха ада, что
страх ада есть болезненный аффект, мешающий достигнуть совершенства и работать для Царства Божьего, лишающий всю жизнь
человека нравственного значения.
Неточные совпадения
Переход от
страха к радости, от низости к высокомерию довольно быстр, как у
человека с грубо развитыми склонностями души.
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно, что значит
человек! В жисть не был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со
страху. Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой в рассуждении чина?
Анна Андреевна. Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы и все это такое… Ах, как хорошо! Я
страх люблю таких молодых
людей! я просто без памяти. Я, однако ж, ему очень понравилась: я заметила — все на меня поглядывал.
Действительно, мальчик чувствовал, что он не может понять этого отношения, и силился и не мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь к этому
человеку. С чуткостью ребенка к проявлению чувства он ясно видел, что отец, гувернантка, няня — все не только не любили, но с отвращением и
страхом смотрели на Вронского, хотя и ничего не говорили про него, а что мать смотрела на него как на лучшего друга.
Для других, она знала, он не представлялся жалким; напротив, когда Кити в обществе смотрела на него, как иногда смотрят на любимого
человека, стараясь видеть его как будто чужого, чтоб определить себе то впечатление, которое он производит на других, она видела, со
страхом даже для своей ревности, что он не только не жалок, но очень привлекателен своею порядочностью, несколько старомодною, застенчивою вежливостью с женщинами, своею сильною фигурой и особенным, как ей казалось, выразительным лицом.