Неточные совпадения
Философия человечна, философское познание — человеческое познание; в ней всегда есть элемент человеческой
свободы, она есть не откровение, а свободная познавательная реакция
человека на откровение.
Основной, изначальной проблемой является проблема
человека, проблема человеческого познания, человеческой
свободы, человеческого творчества.
«Этика» Н. Гартмана, наиболее интересная в философской литературе нашего времени, представляется мне принципиально несостоятельной, потому что идеальные ценности у него висят в безвоздушном пространстве и нет антропологии, нет онтологии, которая объяснила бы, откуда берется у
человека свобода, откуда у него сила для осуществления в мире ценностей.
Человек есть посредник между миром неподвижных идеальных ценностей и природным миром, в котором нет телеологии и в который
человек своей
свободой должен внести цель и ценность, почерпнутую из небытийственного идеального мира.
Свобода воли означает избрание предстоящих
человеку добра и зла и возможность выполнения навязанного
человеку закона или нормы.
Парадоксально то, что так наз. «
свобода воли» может быть источником порабощения
человека.
Человек оказывается наименее свободным в том, что связано с его «
свободой воли».
Вместе с тем
свобода может вести
человека путем зла,
свобода носит не морально-юридический и педагогический характер, а характер трагический.
Вопросу о различении добра и зла и о происхождении добра и зла предшествует более первичный вопрос об отношении Бога и
человека, Божественной
свободы и человеческой
свободы, или благодати и
свободы.
Свобода есть роковой дар, который делает роковой участь
человека.
Бог, по приписываемому Ему катафатической теологией всеведению, в вечности предвидел роковые последствия
свободы, которую Он сам и от себя сообщил
человеку.
Наделив
человека свободой и ожидая ответа на свой призыв, Он ждет ответа от самого себя, Он заранее знает ответ, Он играет с самим собой.
Человек есть дитя Божье и дитя
свободы — ничто, небытия, меона.
Он творит из ничто мир и
человека и ждет от них ответа на свой зов, ответа из глубины
свободы.
Ответственность за зло возвышает, а не унижает тварный мир и
человека, ибо приписывает ему огромную силу
свободы, способной восстать на Творца, отделиться от него и создать собственный безбожный мир, создать ад.
Отпадение от Бога предполагает очень большую высоту
человека, высоту твари, очень большую ее
свободу, большую ее силу.
«Природа»
человека сотворена Богом, «
свобода» же
человека не сотворена, не детерминирована никаким бытием и предшествует всякому бытию.
Тринитарное же понимание Бога преодолевает всякое рабство и обосновывает
свободу и достоинство
человека.
В плане вторичном, где есть Творец и тварность, Бог и
человек, несотворенную
свободу можно мыслить вне Бога.
Мир и центр мира
человек — творение Бога через Премудрость, через Божьи идеи и вместе с тем дитя меонической несотворенной
свободы, дитя бездны, небытия.
Этот элемент
свободы, уходящий в добытийственную бездну, есть в каждом творческом акте
человека, в творческом замысле и в творческом взлете.
Но ведь так же отрицает
свободу твари и трансцендентный дуалистический теизм или допускает ее исключительно для нравственной ответственности
человека.
Человек не свободен, если он есть лишь явление Бога, лишь частица Божества, и
человек не свободен, если он наделен
свободой Богом-Творцом и ничего божественного в себе не заключает, и он не свободен, если зло проистекает от злого бога, от материи, в зависимость от которой он попадает.
Если благодать действует на
человека без всякого участия его
свободы, то получается учение о предопределении.
Непонятно, откуда берется
свобода у
человека, как существа исключительно природного.
Меоническая
свобода, которая была в
человеке от ничто, от небытия, была до времени закрыта в первоначальном акте миротворения, но не могла быть уничтожена.
Если
человек есть существо падшее и если пал он в силу присущей ему изначальной
свободы, то это значит, что он есть существо высокое, свободный дух.
Мир ценностей не есть неподвижный, идеальный мир, возвышающийся над
человеком и
свободой, он есть мир подвижный и творимый.
Но также можно сказать, что несоединимо со
свободой и нравственной жизнью и учение Гартмана об идеальных ценностях, которые
человек должен свободно реализовать в мире.
В этике Н. Гартмана остается совершенно неясным, что такое
человек, откуда у него
свобода.
Загадочность и противоречивость
человека определяются не только тем, что он есть существо, упавшее с высоты, существо земное, сохранившее в себе воспоминание о небе и отблеск небесного света, но еще глубже тем, что он изначально есть дитя Божье и дитя ничто, меонической
свободы.
Антропология христианская учит о том, что
человек есть существо, сотворенное Богом и носящее в себе образ и подобие Божье, что
человек есть существо свободное и в своей
свободе отпавшее от Бога, и что, как существо падшее и греховное, он получает от Бога благодать, возрождающую и спасающую.
Согласно классической протестантской антропологии грехопадение совершенно извратило и уничтожило человеческую природу, помрачило разум
человека, лишило его
свободы и поставило всю его жизнь в зависимость от благодати.
Всякое допущение телеологии в мире, в природе разрушает
свободу и нравственную жизнь
человека.
И Н. Гартман постулирует атеизм во имя достоинства
человека, его
свободы и творчества.
Он прав в своей защите
свободы и творческого призвания
человека.
Но, как я уже говорил, остается непонятным, откуда у
человека берется
свобода, откуда берется сила
человека творить ценности.
Но
человек есть существо творящее в том лишь случае, если он есть существо свободное, обладающее творческой
свободой.
В
человеке есть принцип
свободы, изначальной, ничем и никем не детерминированной
свободы, уходящей в бездну небытия, меона,
свободы потенциальной, и есть принцип, определенный тем, что он есть образ и подобие Божье, Божья идея, Божий замысел, который она может осуществить или загубить.
Бог выражает себя в мире через взаимодействие с
человеком, через встречу с
человеком, через ответ
человека на Его слово и Его призыв, через преломление божественного начала в человеческой
свободе.
В
человеке есть то, что называют тварным ничто и что и есть несотворенное в нем, т. е.
свобода.
Человек произошел от Бога и от праха, от Божьего творения и от небытия, от Божьей идеи и
свободы.
Стихийный и иррациональный элемент в
человеке есть не только результат падения
человека, но есть прежде всего результат
свободы, предшествующей бытию и миротворению меонического начала, скрытого за всем бытием.
Человек есть существо загадочное не только потому, что он не есть продукт процессов природного мира, что он есть Божье творение, дитя Божье, но и потому, что он есть дитя
свободы, что он вышел из бездны бытия, из ничто.
Этика должна прежде всего вести духовную борьбу против той окончательной социализации
человека, которая подавляет
свободу духа и совести.
Корни человеческого существа уходят в добытийственную бездну, в бездонную, меоническую
свободу, и в борьбе за личность, за Божью идею
человек должен был вырабатывать сознание с его границами, освещать тьму, проводить через цензуру сознания подсознательные влечения и инстинкты.
В
человеке есть демоническое начало, потому что в нем есть бездна, есть бездонная
свобода, и
человек может эту бездну предпочесть Богу.
Традиционный принцип
свободы воли совсем не есть творческий принцип, и он не столько освобождает
человека, сколько держит его в страхе.
Свобода воли не возвышает, а унижает
человека, и через
свободу воли ничего сотворить он не может, он лишь принимает или отвергает извне ей данное.
Можно даже установить следующий парадокс, играющий немалую роль в истории религиозных идей:
свобода воли, вечно стоящая перед устрашающей необходимостью делать избрание навязанного ей со стороны и сверху, порабощала и угнетала
человека; настоящее освобождение
человека происходило от благодати, а не от
свободы воли;
человек свободен, когда ему не нужно выбирать.
Неточные совпадения
Она никогда не испытает
свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с
человеком чужим, независимым, с которым она не может жить одною жизнью.
Я вошел в переднюю;
людей никого не было, и я без доклада, пользуясь
свободой здешних нравов, пробрался в гостиную.
Это был
человек лет семидесяти, высокого роста, в военном мундире с большими эполетами, из-под воротника которого виден был большой белый крест, и с спокойным открытым выражением лица.
Свобода и простота его движений поразили меня. Несмотря на то, что только на затылке его оставался полукруг жидких волос и что положение верхней губы ясно доказывало недостаток зубов, лицо его было еще замечательной красоты.
Там была
свобода и жили другие
люди, совсем непохожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его.
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые
люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных
людях, когда самая
свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.