Неточные совпадения
Этика есть познание
духа, а не познание природы, ей принадлежит лишь то, что связано с духовной
свободой, а не с природной необходимостью.
В мире действуют три принципа — Промысел, т. е. сверхмирный Бог,
свобода, т. е. человеческий
дух, судьба, рок, т. е. природа, осевшая, отвердевшая из меонической, темной
свободы.
В генезисе
духа есть три стадии — первоначальная стихия, райская целостность, целостность досознательная, не испытавшая
свободы и рефлексии; раздвоение, рефлексия, оценка,
свобода избрания; и целостность и полнота после
свободы, рефлексии и оценки, сверхсознательная целостность и полнота.
Если человек есть существо падшее и если пал он в силу присущей ему изначальной
свободы, то это значит, что он есть существо высокое, свободный
дух.
И в основу должно быть положено понятие творческой
свободы как источника жизни и
духа как света, освещающего жизнь.
В Евангелии разлит
дух свободы, который страшит мир и представляется ему разрушительным.
Подлинное, бытийственное творчество всегда в
Духе, в
Духе Святом, ибо только в
Духе происходит то соединение благодати и
свободы, которое мы видим в творчестве.
Через
свободу своей совести личность связана с соборным
духом, а не через общественное принуждение и общественный авторитет.
И этика творчества не есть этика развития, этика творчества есть этика юности и девственности
духа, этика, почерпнутая из огненного первоисточника жизни, из стихии
свободы.
Где
Дух Господен, там и
свобода.
Где
свобода, там и
Дух Господен, там и благодать.
Когда человек сознал себя свободным и творческим
духом, он тем самым поставил разрешение трагических конфликтов жизни в зависимость от своей
свободы и своего творчества, а не от отвлеченного принятия однообразного, общеобязательного закона.
Но настоящий и чистый трагизм раскрывается, когда человек освобожден; тогда и обнаруживается внутренний трагизм
свободы человеческого
духа, который разрешим лишь благодатной силой Божьей.
Власть авторитета как явления
духа, а не явления физической силы предполагает
свободу в его признании, свободное наделение его качествами духовной авторитетности.
Ибо истинная
свобода человеческого
духа есть
свобода от мира прежде, чем
свобода в мире.
Это было бы не духовным явлением, ибо
дух есть
свобода.
Вот как можно формулировать принцип творческой этики о соотношении свободной совести и социальности: совесть твоя никогда не должна определяться социальностью, социальными группировками, мнением общества, она должна определяться из глубины
духа, т. е. быть свободной, быть стоянием перед Богом, но ты должен быть социальным существом, т. е. из духовной
свободы определить свое отношение к обществу и к вопросам социальным.
Злые фантазмы идут от изначальной, добытийственной, меонической
свободы, которая в бытии стала утверждать
дух небытия.
Но личность как свободный
дух переживает труд как свою личную судьбу, как
свободу, принявшую на себя бремя греховного мира.
Но это значит, что личность осуществляет
свободу своего
духа, определяется в своих суждениях и делах оригинально, т. е. сообразно своим источникам, а не гнетом социальной обыденности.
Внутренняя
свобода совести и
духа остается всегда, ее не могут уничтожить никакие силы мира, но она может обнаружить себя в мире лишь в мученичестве.
Дух по природе своей свободен и есть
свобода.
Но деятельность
духа в пространственно-материальном мире создает градации
свободы вследствие ее умаления в материи.
Отсюда вытекают субъективные права человеческой личности —
свобода совести,
свобода мысли,
свобода творчества, достоинство всякого человека как свободного
духа, как образа и подобия Божьего.
Но беда в том, что сами социалисты в большинстве случаев ценности
свободы, личности и
духа не признают.
Этика творчества должна признать успехи техники положительной ценностью и благом, обнаружением творческого призвания человека в мире и
свободы его
духа.
Как это ни парадоксально звучит, но ад есть нравственный постулат
свободы человеческого
духа.
Если не стоять на точке зрения манихейского дуализма, то дьявол есть высший
дух, божье творение и падение его объяснимо лишь меонической
свободой.
Достоевский не может примириться ни с тем раем, который еще не знает испытания
свободы, не прошел еще через
свободу, ни с тем раем, который после всех испытаний будет организован принудительно, без
свободы человеческого
духа.
— Почему — странно? — тотчас откликнулась она, подняв брови. — Да я и не шучу, это у меня стиль такой, приучилась говорить о премудростях просто, как о домашних делах. Меня очень серьезно занимают люди, которые искали-искали
свободы духа и вот будто — нашли, а свободой-то оказалась бесцельность, надмирная пустота какая-то. Пустота, и — нет в ней никакой иной точки опоры для человека, кроме его вымысла.
Над послушанием, постом и молитвой даже смеются, а между тем лишь в них заключается путь к настоящей, истинной уже свободе: отсекаю от себя потребности лишние и ненужные, самолюбивую и гордую волю мою смиряю и бичую послушанием, и достигаю тем, с помощию Божьей,
свободы духа, а с нею и веселья духовного!
Неточные совпадения
Следуя данному определению неясных слов, как
дух, воля,
свобода, субстанция, нарочно вдаваясь в ту ловушку слов, которую ставили ему философы или он сам себе, он начинал как будто что-то понимать.
— Ну, да! А — что же? А чем иным, как не идеализмом очеловечите вы зоологические инстинкты? Вот вы углубляетесь в экономику, отвергаете необходимость политической борьбы, и народ не пойдет за вами, за вульгарным вашим материализмом, потому что он чувствует ценность политической
свободы и потому что он хочет иметь своих вождей, родных ему и по плоти и по
духу, а вы — чужие!
Мой новогодний тост за разнообразие индивидуальностей, за
свободу развития
духа.
Тоже и духоборы: будто бы за
дух, за
свободу его борются, а поехали туда, где лучше.
— Какой сияющий день послал нам господь и как гармонирует природа с веселием граждан, оживленных
духом свободы…