Неточные совпадения
Террор социальности, власть
общества царят над
человеком почти во всю его историю и восходят к первобытному коллективизму.
Есть еще самое распространенное в современной Европе антропологическое учение — понимание
человека как существа социального, как продукта
общества, а также как изобретателя орудий (homo faber).
Социология утверждает, что
человек есть животное, подвергшееся муштровке, дисциплине и выработке со стороны
общества.
Все ценное в
человеке не присуще ему, а получено им от
общества, которое он принужден почитать как божество.
В борьбе этой личность неизбежно сталкивается с
обществом, ибо
человек есть существо метафизически социальное.
Поразительно, что в XIX и XX веках
человек позволил убедить себя в том, что он получил свою нравственную жизнь, свое различение между добром и злом, свою ценность целиком от
общества.
Нравственное сознание, через которое
общество диктует свою волю индивидууму, сталкивается с глубокими и древними инстинктами
человека, скрытыми в подсознательном.
Общество изначально смиряет, обуздывает, дисциплинирует инстинкты
человека, и потом то, что оно вложило в
человека для его обуздания, превращается в хаотические инстинкты на более высоких ступенях нравственного сознания.
Но это и значит, что Богу, совести, правде, внутреннему
человеку нужно повиноваться больше, чем
обществу, чем социальной обыденности, чем внешнему закону.
На почве законнической этики, этики социальной обыденности и общеобязательности, возникает рабство
человека у государства и
общества, рабье отношение к монарху, к начальнику, к богатому, знатному, как и рабье отношение к толпе, к массе, к большинству.
Свободу
человека оно ставит в зависимость от благодатного перерождения другого
человека, власти, всего
общества.
Жизнь
человека, его свобода и право не могут исключительно зависеть от духовного состояния других
людей,
общества, власти.
Жизнь
человека, его свобода и право должны охраняться и в том случае, если духовное состояние других
людей,
общества, власти невысокое, если оно недостаточно просветлено благодатью.
Нельзя ждать благодатного перерождения
общества, чтобы жизнь
человека стала выносимой.
Люди слишком часто боятся раскрывать свое сердце из ложных инстинктов, ложных верований и ложных идей, из ложных страхов перед
обществом, и это закрывает возможность подлинного общения.
Конечно, и внешняя трагедия, определяющаяся социальными формами и отношениями, связана с внутренним трагизмом жизни, ибо
человек есть существо социальное и принужденное жить в
обществе.
Может быть трагической борьба
человека за внутреннюю свободу и освобождение от порабощающих его форм государства,
общества и быта.
Настоящая трагедия не та, в которой
человек апеллирует к
обществу, а лишь та, в которой он апеллирует к Богу, взывает к Богу de profundis.
Поэтому освобождение
человека от угнетающих и порабощающих его форм
общества имеет огромное нравственное и религиозное значение и ставит перед
человеком нравственную и религиозную проблему в чистом виде.
Во внешне очень свободном политическом строе
человек может быть совсем несвободен духом, может быть нивелирован, порабощен
обществу и общественному мнению, может потерять свою оригинальность и определяться в своей нравственной жизни не изнутри, а извне.
Смертную казнь защищают тем, что она отрешена от влечений
человека, от человеческих аффектов, что она холодна и выражает лишь социальный инстинкт самосохранения
общества.
Отнимите от
человека всякую личную власть над вещным, материальным миром, всякую личную свободу в хозяйственных актах, и вы сделаете
человека рабом
общества и государства, которые отнимут от него и право свободы мысли, совести и слова, право свободы передвижения, самое право на жизнь.
Экономическая зависимость лишает
человека свободы, не только зависимость от капиталистов, но и зависимость от государства и
общества.
Консервативный аргумент, враждебный социальному реформированию
общества, основанный на греховности
человека, этически лицемерен и социологически несостоятелен.
Та степень свободы зла, свободы греховной похоти, которая определяет жизнь буржуазно-капиталистического
общества, этически не может быть терпима, как не может быть терпима на известной ступени нравственного сознания свобода зла и греховной похоти, определявшей строй, основанный на рабстве, на превращении
человека, несущего образ и подобие Божье, в вещь, которую можно продавать и покупать.
В нем порывается всякая духовная связь между
людьми,
общество окончательно атомизируется, и якобы освобожденная личность остается покинутой, предоставленной самой себе и беспомощной в этом страшном и чуждом мире.
Именно в своих суждениях о жизни пола
люди бывают наиболее трусливы и неискренни и наиболее терроризованы
обществом.
Онтологически между двумя любящими третьим, высшим может быть только Бог, но не
общество, не другие
люди.
Лишь греховность любящих ввергает их во власть других
людей и
общества.
Человек то бежит от теплоты и тесноты семьи в широкий круг
общества, то от его холода бежит в семью.
С тех пор как
человека признали продуктом
общества, порождением социальной среды, идеал
человека заменился идеалом
общества.
Совершенное же
общество достигается вне нравственных усилий
человека.
— Пили уже и ели! — сказал Плюшкин. — Да, конечно, хорошего
общества человека хоть где узнаешь: он не ест, а сыт; а как эдакой какой-нибудь воришка, да его сколько ни корми… Ведь вот капитан — приедет: «Дядюшка, говорит, дайте чего-нибудь поесть!» А я ему такой же дядюшка, как он мне дедушка. У себя дома есть, верно, нечего, так вот он и шатается! Да, ведь вам нужен реестрик всех этих тунеядцев? Как же, я, как знал, всех их списал на особую бумажку, чтобы при первой подаче ревизии всех их вычеркнуть.
Неточные совпадения
Любовное свидание мужчины с женщиной именовалось «ездою на остров любви»; грубая терминология анатомии заменилась более утонченною; появились выражения вроде «шаловливый мизантроп», [Мизантро́п —
человек, избегающий
общества, нелюдим.] «милая отшельница» и т. п.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям
общества, то самое, что делают никуда негодившиеся
люди.
Один из умных
людей, принадлежащих к этому кружку, называл его «совестью Петербургского
общества».
Брат Николай был родной и старший брат Константина Левина и одноутробный брат Сергея Ивановича, погибший
человек, промотавший бо̀льшую долю своего состояния, вращавшийся в самом странном и дурном
обществе и поссорившийся с братьями.
Смысл слов Кити теперь уже переводился Левиным так: «Не разлучай меня с ним. Что ты уедешь — мне всё равно, но дай мне насладиться
обществом этого прелестного молодого
человека».