Неточные совпадения
«Этика» Н. Гартмана, наиболее интересная в философской литературе нашего времени, представляется мне принципиально несостоятельной, потому что идеальные ценности у него висят в безвоздушном пространстве и нет антропологии, нет онтологии, которая объяснила бы, откуда берется у человека
свобода, откуда у него сила для осуществления в
мире ценностей.
Человек есть посредник между
миром неподвижных идеальных ценностей и природным
миром, в котором нет телеологии и в который человек своей
свободой должен внести цель и ценность, почерпнутую из небытийственного идеального
мира.
Обычное теологическое понятие о
свободе нисколько не снимает с Творца ответственности за зло и муку
мира.
Свобода не детерминирована Богом-Творцом, она в том ничто, из которого Бог сотворил
мир.
Бог-Творец всесилен над бытием, над сотворенным
миром, но Он не властен над небытием, над несотворенной
свободой, и она непроницаема для Него.
Он творит из ничто
мир и человека и ждет от них ответа на свой зов, ответа из глубины
свободы.
Ответственность за зло возвышает, а не унижает тварный
мир и человека, ибо приписывает ему огромную силу
свободы, способной восстать на Творца, отделиться от него и создать собственный безбожный
мир, создать ад.
В богопознании апофатическом ничего нельзя мыслить вне Божества, нельзя мыслить не только
свободу, но и тварного
мира вне Божества.
Мир и центр
мира человек — творение Бога через Премудрость, через Божьи идеи и вместе с тем дитя меонической несотворенной
свободы, дитя бездны, небытия.
Бездонная
свобода, уходящая в ничто, вошла в
мир сотворенный, и это она выразила согласие на миротворение.
В
мире действуют три принципа — Промысел, т. е. сверхмирный Бог,
свобода, т. е. человеческий дух, судьба, рок, т. е. природа, осевшая, отвердевшая из меонической, темной
свободы.
Абсолютно новое в
мире возникает лишь через творчество, т. е.
свободу, вкорененную в небытии.
Ложь пантеизма прежде всего в том, что он принужден отрицать
свободу человека и
мира.
Маркион и гностики не понимали
свободы и на этом основывали свое ошибочное мнение о творении
мира злым Богом-Демиургом.
Маркион не понимал, что злой
мир создан не Богом, а грехом, грех же определен
свободой, а не злым Богом и не материей.
Мир ценностей не есть неподвижный, идеальный
мир, возвышающийся над человеком и
свободой, он есть
мир подвижный и творимый.
Н. Гартман думает, что телеологическое понимание природного
мира, согласно которому в нем осуществляется высшая жизнь, несоединимо со
свободой и нравственной жизнью.
Но также можно сказать, что несоединимо со
свободой и нравственной жизнью и учение Гартмана об идеальных ценностях, которые человек должен свободно реализовать в
мире.
Всякое допущение телеологии в
мире, в природе разрушает
свободу и нравственную жизнь человека.
Бог выражает себя в
мире через взаимодействие с человеком, через встречу с человеком, через ответ человека на Его слово и Его призыв, через преломление божественного начала в человеческой
свободе.
Человек есть существо загадочное не только потому, что он не есть продукт процессов природного
мира, что он есть Божье творение, дитя Божье, но и потому, что он есть дитя
свободы, что он вышел из бездны бытия, из ничто.
Нравственное достоинство человека и нравственная его
свобода определяются совсем не целью, которой он подчиняет свою жизнь, а источником, из которого вытекает его нравственная жизнь и деятельность в
мире.
Социальная этика строит оптимистическое учение о силе нравственного закона, оптимистическое учение о
свободе воли, оптимистическое учение о наказании и каре злых, которой будто бы подтверждается царящая в
мире справедливость.
Парадокс в том, что исключительное господство этики благодати в
мире греховном подвергает опасности
свободу и даже существование личности.
Но то, как отражается в человеческом
мире благодать и как она искажается в нем, может быть враждебно и
свободе и личности.
Только христианство учит полной
свободе от внешнего
мира, на нас наступающего, нас насилующего и ранящего.
И Конфуций, и Будда, и стоики, и все мудрецы
мира искали покоя для человека,
свободы от традиция и муки.
В Евангелии разлит дух
свободы, который страшит
мир и представляется ему разрушительным.
Творчество же есть прорыв из ничего, из небытия, из
свободы в бытие и
мир.
Бог сотворил
мир из ничего, т. е. свободно и из
свободы.
Оно предполагает не только
свободу, изначальную, меоническую, несотворенную
свободу человека, оно предполагает также дары, данные человеку-творцу Богом-Творцом, предполагает
мир как арену творчества.
Творчество человека предполагает три элемента — элемент
свободы, благодаря которой только и возможно творчество нового и небывшего, элемент дара и связанного с ним назначения и элемент сотворенного уже
мира, в котором и совершается творческий акт и в котором он берет себе материалы.
Свобода, ничем не детерминированная, дает ответ на Божий зов к творческому деланию, но она дает этот ответ в соединении с даром, с гением, полученным от Бога при творении, и с материалами, находящимися в сотворенном
мире.
Но творчество, которое есть огненное движение из бездонной
свободы, должно не только восходить, но и нисходить, и сообщать людям и
миру то, что возникло в творческом прозрении, замысле, образе, подчиняться законам реализации продуктов, мастерства, искусства.
Но и наоборот, человек может пожертвовать несомненной ценностью своей
свободы и своего дела в
мире, ценностью семьи и ценностью сострадания к людям во имя бесконечной ценности любви.
Чистая совесть и есть не что иное, как
свобода от
мира.
Ибо истинная
свобода человеческого духа есть
свобода от
мира прежде, чем
свобода в
мире.
Внутренне
свободу совести невозможно уничтожить никакими силами
мира, она остается, когда человека посадили в тюрьму и ведут на казнь.
Он полагает
свободу в первооснову своего замысла о
мире и человеке, и без
свободы для Бога неинтересно никакое добро, никакая добродетель, никакая вера и благочестие.
И это освобождение противоположно духовной
свободе, которая порождает трагизм жизни и острое сознание бездны, отделяющей наш обыденный
мир от
мира божественного.
И вот этот фантастический
мир, живущий по своему закону и не желающий знать закона Божьего, есть создание человеческой похоти, эгоцентрических страстей, в которых человек теряет свою
свободу и образ Божий.
Свобода духа есть ценность верховная, но она не обладает верховной силой в
мире социальной обыденности.
Роковое и греховное в старом государстве и роковое и греховное в коррелятивной ему революции одинаково враждебны
свободе духа, одинаково сталкиваются с бесконечной ценностью личности, и столкновение это есть трагизм, непреодолимый в пределах греховного
мира.
Труд как проклятие, как добывание хлеба насущного в поте лица есть основная причина образования в
мире социальной обыденности, подавляющей личность и лишающей ее
свободы и оригинальности нравственных суждений.
Но личность как свободный дух переживает труд как свою личную судьбу, как
свободу, принявшую на себя бремя греховного
мира.
Отнимите от человека всякую личную власть над вещным, материальным
миром, всякую личную
свободу в хозяйственных актах, и вы сделаете человека рабом общества и государства, которые отнимут от него и право
свободы мысли, совести и слова, право
свободы передвижения, самое право на жизнь.
Внутренняя
свобода совести и духа остается всегда, ее не могут уничтожить никакие силы
мира, но она может обнаружить себя в
мире лишь в мученичестве.
Собственность есть орудие
свободы для действия в
мире и орудие насилия в
мире, тирании и эксплуатации.
Свобода в греховном
мире имеет свои границы.
Но деятельность духа в пространственно-материальном
мире создает градации
свободы вследствие ее умаления в материи.
Неточные совпадения
Поклонник славы и
свободы, // В волненье бурных дум своих, // Владимир и писал бы оды, // Да Ольга не читала их. // Случалось ли поэтам слезным // Читать в глаза своим любезным // Свои творенья? Говорят, // Что в
мире выше нет наград. // И впрямь, блажен любовник скромный, // Читающий мечты свои // Предмету песен и любви, // Красавице приятно-томной! // Блажен… хоть, может быть, она // Совсем иным развлечена.
— Он говорит, что внутренний
мир не может быть выяснен навыками разума мыслить
мир внешний идеалистически или материалистически; эти навыки только суживают, уродуют подлинное человеческое, убивают
свободу воображения идеями, догмами…
«Нет. Конечно — нет. Но казалось, что она — человек другого
мира, обладает чем-то крепким, непоколебимым. А она тоже глубоко заражена критицизмом. Гипертрофия критического отношения к жизни, как у всех. У всех книжников, лишенных чувства веры, не охраняющих ничего, кроме права на
свободу слова, мысли. Нет, нужны идеи, которые ограничивали бы эту
свободу… эту анархию мышления».
Думать в этом направлении пришлось недолго. Очень легко явилась простая мысль, что в
мире купли-продажи только деньги, большие деньги, могут обеспечить
свободу, только они позволят отойти в сторону из стада людей, каждый из которых бешено стремится к независимости за счет других.
Это очень неприятно удивило его, и, прихлебывая вино, он повторил про себя: «
Миру служить — не хочет, себе — не умеет», «
свобода — бесцельность».