Неточные совпадения
Совершенно недостаточно определить философию как учение о принципах, или как наиболее обобщенное знание о
мире как о целом, или даже как учение о сущности
бытия.
Познание предполагает не идеальное, внечеловеческое
бытие и совершенную пассивность человека, впускающего в себя предмет познания,
мир сущностей (Wesenheiten), а человека, не психологического, а духовного человека и его творческую активность.
Именно человек и есть то загадочное в
мире существо, из
мира необъяснимое, через которое только и возможен прорыв к самому
бытию.
Глубина
бытия в себе, глубина жизни совсем не «добрая» и не «злая», не «нравственная» и не «безнравственная», она лишь символизуется так, лишь обозначается по категориям этого
мира.
Мир не есть
бытие,
мир есть лишь состояние
бытия, в котором оно отчуждается от себя и в котором все символизируется.
И в нашем падшем
мире принимает формы различения то, что в
бытии не есть различение.
Мы приходим к Богу совсем не потому, что рациональное мышление требует
бытия Божьего, а потому, что
мир упирается в тайну и в ней рациональное мышление кончается.
Бог-Творец всесилен над
бытием, над сотворенным
миром, но Он не властен над небытием, над несотворенной свободой, и она непроницаема для Него.
Тварен
мир, тварен человек, но
бытие не тварно, предвечно.
Мир вторичен по сравнению с
Бытием, космология вторична по сравнению с онтологией.
Мир есть или творение
бытия, которое тождественно с Богом, или состояние
бытия, некоторый фон в судьбах
бытия.
Рок вторичен, и он виден для
мира замкнутого, оторванного от первоистоков
бытия.
Самый факт существования человека есть разрыв в природном
мире и свидетельствует о том, что природа не может быть самодостаточной и покоится на
бытии сверхприродном.
Человек есть существо загадочное не только потому, что он не есть продукт процессов природного
мира, что он есть Божье творение, дитя Божье, но и потому, что он есть дитя свободы, что он вышел из бездны
бытия, из ничто.
Творческая мысль философа нуждается в
мире, в
бытии, и без этой материи она висит в пустоте.
Философ не может творить философскую систему без
бытия, без
мира.
Творчество же есть прорыв из ничего, из небытия, из свободы в
бытие и
мир.
Это мы видим в творчестве познания, в философии, которая предполагает
бытие и сотворенный Богом
мир, предметные реальности, без которых мышление происходит в пустоте.
Раскаяние предполагает дуализм двух
миров, предполагает, что человек есть точка встречи пересечения двух порядков
бытия.
Тоска и мистический ужас есть стояние не перед опасностями, подстерегающими нас в греховном
мире, а перед тайной
бытия, от которой человек оторван.
То же, что я называю «ужасом», — бескорыстно, не утилитарно, не эвдемонистично, не означает озабоченности и страха перед будущими страданиями, а чистое переживание бездны, отделяющей наш греховный обыденный
мир и нашу низшую природу от высшего, горнего, божественного
мира, от бесконечной тайны
бытия.
Творчески осуществляя Божий замысел о
мире, продолжая миротворение, соучаствуя в деле Божьем, человек устремлен к полноте
бытия.
Фантазмы же заменяют Божий замысел о
мире другим замыслом, который есть разложение
бытия, и небытие и есть отказ от соучастия в деле Божьем, в продолжении миротворения.
Человек, одержимый фантазмами и порождающий фантазмы, не имеет перспективы
мира, в которой все реальности стоят на месте и находятся в соотношении, соответствующем
бытию, структуре
бытия.
В
мире фантасмагорическом все реальности смещены со своих мест и извращены, структура
бытия нарушена и все отнесено к эгоцентрическому существу, одержимому теми или иными страстями.
Когда человек стал одержим и допустил власть над собой болезненного самолюбия, честолюбия, зависти, ревности, сладострастия, болезненного эротизма, корыстолюбия, скупости, ненависти и жестокости, то он находится в
мире фантазм, и реальности не предстают уже ему в соответствии со структурой
бытия.
Победа над грехом эгоцентризма, приобретение духовности, раскрытие в себе образа и подобия Божьего есть возврат в реальный
мир, в
бытие.
Вокруг похоти наживы, вокруг самодовлеющей любви к деньгам создается один из самых фантасмагорических
миров, наиболее оторванных от
мира реальностей, от
бытия.
Фантазмы пола разрушают любовь, которая принадлежит
миру реальному,
бытию.
Древний страх, терзавший человека, беспомощность и покинутость человека, искание помощи и покровительства есть смешение священного, трансцендентного ужаса перед тайной
бытия, перед бездной и страха животного, овладевшего грешным
миром, страха в узком смысле слова.
Он уже неправдив и неискренен не только с другими людьми, но и с Богом и с самим собой, т. е. утерял реальный
мир, утерял связь с
бытием.
Но ложно было бы, безбожно и бесчеловечно до последнего Божьего суда разделять человечество на два лагеря, на людей, живущих в Божьем
мире, в
бытии и воспринимающих реальности, и на людей, живущих в
мире фантасмагорическом, в небытии и потерявших способность воспринимать реальности.
Вообще космическое начало в этике обычно сочеталось с имперсонализмом, что есть несомненное заблуждение, ибо личность не есть исключительное достояние человеческого
мира, но всякое
бытие есть
бытие личное, хотя бы в низшей иерархической ступени.
Если бы в
мире падшем и греховном не было страдания, то он окончательно был бы оторван от
бытия.
Невозможно примириться с тем, что Бог мог сотворить
мир и человека, предвидя ад, что он мог предопределить ад из идеи справедливости, что он потерпит ад как особый круг дьявольского
бытия наряду с Царством Божьим.
Но небытие это принимает адский характер после опыта
бытия, после опыта жизни в Божьем
мире.
Неточные совпадения
— Я не могу допустить, — сказал Сергей Иванович с обычною ему ясностью и отчетливостью выражения и изяществом дикции, — я не могу ни в каком случае согласиться с Кейсом, чтобы всё мое представление о внешнем
мире вытекало из впечатлений. Самое основное понятие
бытия получено мною не чрез ощущение, ибо нет и специального органа для передачи этого понятия.
Год прошел со времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год в разных местах
мира: там взволновал край, а там успокоил; там закатилось какое-нибудь светило
мира, там засияло другое; там
мир усвоил себе новую тайну
бытия, а там рушились в прах жилища и поколения. Где падала старая жизнь, там, как молодая зелень, пробивалась новая…
Внести же в
мир творческие ценности мы можем лишь в том случае, если будем повышаться и в ценности и в качестве нашего собственного
бытия.
Человечество и весь
мир могут перейти к высшему
бытию, и не будет уже материальных насильственных войн с ужасами, кровью и убийством.
Но великая война должна иметь и творческие исторические задачи, должна что-то изменить в
мире к лучшему, к более ценному
бытию.