И когда человеческая душа готова искать избавления от ужаса ада в смерти, она думает о смерти, которая кончится и будет
концом всего, а не о смерти бесконечной.
Неточные совпадения
Вечным и непревзойдённым является лишь иудео-христианское учение о человеке как о существе, сотворенном Богом и носящем образ и подобие Творца, но и оно не раскрыло полностью и до
конца учение о человеке и не сделало
всех выводов из учения христологического, осталось более ветхозаветным, чем новозаветным.
Быть до
конца личностью и личности не изменять, быть индивидуальностью и индивидуальным во
всех актах своей жизни есть абсолютный нравственный императив, который формулируется парадоксально.
Этика эвдемонистическая, будь этот эвдемонизм земной или небесный, в
конце концов, есть этика страха, ибо человек боится за свое счастье и счастье других, ибо счастье со
всех сторон подвергается опасностям и оно покупается оппортунизмом в оценках и действиях.
Жизнь есть непрерывное умирание, изживание
конца во
всем, постоянный суд вечности над временем.
Но Апокалипсис есть
конец всякой перспективы родового, мирового бессмертия, в нем всякая тварь и
все творение непосредственно поставлены перед судом вечности.
Невозможно даже утешение, что в детях своих ты будешь бессмертен и бессмертны будут дела твои, наступает
конец для
всех утешений во времени.
Гипотетически Н. Федоров прав, что человек и мир перешли бы в вечную жизнь без катастрофы
конца и страшного суда, если бы человечество объединилось братски для общего дела осуществления христианской правды и для воскрешения
всех умерших.
Вся тварь будет принуждена в
конце концов войти в Царство Божье.
Из середины нашего мира, в котором
все так не походит на рай, мы мыслим рай в прошлом, в начале, и в будущем, в
конце.
Человек приходит к собственному жилищу, видит, что оно насквозь засветилось, что из всех пазов выпалзывают тоненькие огненные змейки, и начинает сознавать, что вот это и есть тот самый
конец всего, о котором ему когда-то смутно грезилось и ожидание которого, незаметно для него самого, проходит через всю его жизнь.
Брат лег и ― спал или не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но
конец всех мыслей был один: смерть.
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «
Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!
Неточные совпадения
«Но, уповая на милосердие божие, кажется,
все будет к хорошему
концу.
Марья Антоновна. Да, право, маменька, чрез минуты две
всё узнаем. Уж скоро Авдотья должна прийти. (Всматривается в окно и вскрикивает.)Ах, маменька, маменька! кто-то идет, вон в
конце улицы.
В
конце села под ивою, // Свидетельницей скромною //
Всей жизни вахлаков, // Где праздники справляются, // Где сходки собираются, // Где днем секут, а вечером // Цалуются, милуются, — //
Всю ночь огни и шум.
«Ты — бунтовщик!» — с хрипотою // Сказал старик; затрясся
весь // И полумертвый пал! // «Теперь
конец!» — подумали // Гвардейцы черноусые // И барыни красивые; // Ан вышло — не
конец!
— Мы люди привышные! — говорили одни, — мы претерпеть мо́гим. Ежели нас теперича
всех в кучу сложить и с четырех
концов запалить — мы и тогда противного слова не молвим!