Неточные совпадения
Философия человечна, философское познание — человеческое познание;
в ней всегда
есть элемент человеческой свободы, она
есть не откровение, а свободная познавательная реакция
человека на откровение.
Философия
есть любовь к мудрости и раскрытие мудрости
в человеке, творческий прорыв к смыслу бытия.
История философии
будет философским, а не только научным познанием
в том лишь случае, если мир философских идей
будет для познающего его собственным внутренним миром, если он
будет его познавать из
человека и
в человеке.
Не может
быть философии о чужих идеях, о мире идей, как предмете, как объекте, философия может
быть лишь о своих идеях, о духе, о
человеке в себе и из себя, т. е. интеллектуальным выражением судьбы философа.
В основании философии лежит предположение, что мир
есть часть
человека, а не
человек часть мира.
Трансцендентальный
человек есть предпосылка философии, и преодоление
человека в философии или ничего не значит, или значит упразднение самого философского познания.
С этой точки зрения феноменологический метод Гуссерля, поскольку он хотел преодолеть всякий антропологизм, т. е.
человека в познании,
есть покушение с негодными средствами.
Мне, как живому конкретному существу, как
человеку, поставившему себе дерзновенную задачу познавать, нисколько не легче от того, что существует трансцендентальное сознание, что
в нем
есть a priori, что скептицизм и релятивизм
в этой внечеловеческой сфере побеждены извечно.
Может показаться очень гордым и возвеличивающим достоинство
человека учение о том, что Божество
в человеке приходит к самосознанию, что мировой дух достигает своей вершины через философию, которая
есть дело
человека.
Именно
человек и
есть то загадочное
в мире существо, из мира необъяснимое, через которое только и возможен прорыв к самому бытию.
Человек есть носитель смысла, хотя
человек есть вместе с тем и падшее существо,
в котором смысл поруган.
Бог не может
быть предметом познания, потому что
человек в акте познания не может возвыситься над Богом.
Познание
человека в нашем мировом эоне
есть уже изгнание из рая, утеря райской жизни.
Человек есть посредник между миром неподвижных идеальных ценностей и природным миром,
в котором нет телеологии и
в который
человек своей свободой должен внести цель и ценность, почерпнутую из небытийственного идеального мира.
Роль социальности
в нравственной жизни так велика, что
люди принимают за явление нравственного порядка то, что
есть лишь явление порядка социального, социальные нравы и обычаи.
В традиционной катафатической теологии
есть всегда желание унизить
человека.
Ведь идея грехопадения
есть,
в сущности, гордая идея, и через нее
человек выходит из состояния унижения.
В плане вторичном, где
есть Творец и тварность, Бог и
человек, несотворенную свободу можно мыслить вне Бога.
Самое непонятное
в понятии тварности
есть то, что при его помощи хотят
человека отделить пропастью от Творца и вместе с тем признать его ничтожным и целиком поставить
в зависимость от Творца.
Этот элемент свободы, уходящий
в добытийственную бездну,
есть в каждом творческом акте
человека,
в творческом замысле и
в творческом взлете.
Это и
есть дефективность теологического мировоззрения,
в силу которой оно не может оправдать и обосновать творчество
человека.
Человек не свободен, если он
есть лишь явление Бога, лишь частица Божества, и
человек не свободен, если он наделен свободой Богом-Творцом и ничего божественного
в себе не заключает, и он не свободен, если зло проистекает от злого бога, от материи,
в зависимость от которой он попадает.
В раю не все
было открыто
человеку и незнание
было условием райской жизни.
Познание же, с этим связанное,
есть раскрытие премудрого начала
в человеке, переход к высшему сознанию и высшей стадии бытия.
Бессознательное перестало
быть райским,
в нем образовалось темное подполье, и сознанием нужно
было оградить
человека от разверзающейся нижней бездны.
Если
человек есть существо падшее и если пал он
в силу присущей ему изначальной свободы, то это значит, что он
есть существо высокое, свободный дух.
Сознание
в себе первородного греха
есть не только самоуничижение
человека, но и его самовозвышение.
В сознании
в себе первородного греха нет ничего унизительного для
человека, как оно
есть в сознании своего изначального ничтожества, своего происхождения из грязи.
Страх
человека перед Богом
есть страх
человека перед самим собой, перед разверзающейся
в нем бездной небытия…
В познании бытия
человек есть совсем особая реальность, не стоящая
в ряду других реальностей.
Человек не
есть дробная часть мира,
в нем заключена цельная загадка и разгадка мира.
Я говорил уже
в первой главе, что проблема
человека не может
быть подменена ни проблемой субъекта, трансцендентального сознания, ни проблемой души, психологического сознания, ни проблемой духа, ни проблемой идеальных ценностей, идей добра, истины, красоты и пр.
Самый факт существования
человека есть разрыв
в природном мире и свидетельствует о том, что природа не может
быть самодостаточной и покоится на бытии сверхприродном.
Как существо, принадлежащее к двум мирам и способное преодолевать себя,
человек есть существо противоречивое и парадоксальное, совмещающее
в себе полярные противоположности.
Загадочность и противоречивость
человека определяются не только тем, что он
есть существо, упавшее с высоты, существо земное, сохранившее
в себе воспоминание о небе и отблеск небесного света, но еще глубже тем, что он изначально
есть дитя Божье и дитя ничто, меонической свободы.
Человек не
есть только порождение природного мира и природных процессов, и вместе с тем он живет
в природном мире и участвует
в природных процессах.
Человек есть принципиальная новизна
в природе.
Антропология христианская учит о том, что
человек есть существо, сотворенное Богом и носящее
в себе образ и подобие Божье, что
человек есть существо свободное и
в своей свободе отпавшее от Бога, и что, как существо падшее и греховное, он получает от Бога благодать, возрождающую и спасающую.
Такого рода антропология совсем не раскрывает учения об образе и подобии Божьем
в человеке и может
быть источником натуралистического понимания человеческой природы.
Но христианская антропология ставит проблему
человека в глубине, и она ясно видит, насколько
человек есть существо парадоксальное, она бесконечно выше всех антропологий философских.
Человек есть существо трагическое, и это трагическое начало делает его неприспособленным к миру,
в котором он живет.
В человеке есть трагический конфликт не только с миром, но и с самим собой.
С не меньшим основанием можно
было бы сказать, что
человек есть существо иррациональное, парадоксальное, принципиально трагическое,
в котором сталкиваются два мира, полярно противоположные начала.
Есть еще самое распространенное
в современной Европе антропологическое учение — понимание
человека как существа социального, как продукта общества, а также как изобретателя орудий (homo faber).
Наконец, современная психопатология выступает с новым антропологическим учением, согласно которому
человек есть прежде всего больное существо,
в нем ослаблены инстинкты его природы, инстинкт половой и инстинкт власти, подавлены и вытеснены цивилизацией, создавшей болезненный конфликт сознания с бессознательным.
В антропологии идеализма, натуралистического эволюционизма, социологизма и психопатологии схвачены отдельные существенные черты —
человек есть существо, носящее
в себе разум и ценности,
есть существо развивающееся,
есть существо социальное и существо больное от конфликта сознания и бессознательного.
В основе христианской антропологии лежат две идеи: 1)
человек есть образ и подобие Бога-Творца и 2) Бог вочеловечился, Сын Божий явился нам как богочеловек.
Как образ и подобие Творца,
человек сам
есть творец и призван к творчеству, к творческому соучастию
в деле Творца.
Но
человек есть существо творящее
в том лишь случае, если он
есть существо свободное, обладающее творческой свободой.
В человеке есть два принципа, и лишь совмещение и взаимодействие этих двух принципов создает
человека.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один
человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши,
человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается
в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно, что значит
человек!
В жисть не
был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со страху. Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой
в рассуждении чина?
Пей даром сколько вздумаешь — // На славу угостим!..» // Таким речам неслыханным // Смеялись
люди трезвые, // А пьяные да умные // Чуть не плевали
в бороду // Ретивым крикунам.
«Скучаешь, видно, дяденька?» // — Нет, тут статья особая, // Не скука тут — война! // И сам, и
люди вечером // Уйдут, а к Федосеичу //
В каморку враг: поборемся! // Борюсь я десять лет. // Как
выпьешь рюмку лишнюю, // Махорки как накуришься, // Как эта печь накалится // Да свечка нагорит — // Так тут устой… — // Я вспомнила // Про богатырство дедово: // «Ты, дядюшка, — сказала я, — // Должно
быть, богатырь».